Дэниел глумливо усмехается, подходит ближе и упирается руками в дверь, прижав ладони по обе стороны от моей головы. Мне не вырваться. Сердце колотится все сильнее – вот-вот выскочит из груди.

И все-таки мне не особенно страшно.

«Лгунья».

– Кирби, – произносит Дэниел зловещим шепотом. – Эх, Кирби, Кирби… Что же нам с тобой делать? Точнее – что мне с тобой сделать? У меня в кармане наручники – думаю, следует приковать тебя к постели и подержать несколько дней, пока ты не примешь мою точку зрения.

Он берет меня за подбородок и сжимает – сначала мягко, потом все крепче и крепче, до боли.

– Дэниел, перестань! Ты пугаешь меня. Скажи наконец, в чем дело?

Он немного ослабляет хватку, но не отпускает меня.

– Проблема в том, Кирби, что ты меня одурачила. С твоим уходом от меня отвернулась фортуна. Любой предмет в моих руках обращался в золото, когда мы были вместе, а теперь я не могу продать ни одной картины, чтобы заработать на кусок хлеба и удержать душу в бренном теле. – Он горько усмехается. – Хотя от моей души, пожалуй, мало осталось. Но ты, Кирби, была моим талисманом, моей счастливой кроличьей лапкой. И ты нужна мне. Потому что моя удача ушла вслед за тобой. Я хочу, чтобы ты вернулась. – Он берет меня за волосы и рывком притягивает к себе. – И я намерен вернуть тебя. Не согласна – тебе же хуже. Я затрахаю тебя до полусмерти и буду продолжать, пока не примешь мои условия.

Дэниел жадно хватает ртом мои губы и наваливается всем телом, Теперь мне очень страшно, я в ужасе, слезы струятся по моим щекам, но он не отпускает меня, а потом…

Вижу, как передо мной взметается в воздухе расплывчатое пятно, и слышу глухой звук, но на сей раз это не летающий кусок мяса, а что-то тяжелое опускается на голову Дэниела. Он отпускает меня и с воплем хватается за висок.

Я как во сне. Отстраняюсь от него и изумленно смотрю на маму, стоящую посреди комнаты. Она дрожит от страха, но не выпускает из рук длинную деревянную палку.

– Не смей, – говорит она очень решительно, несмотря на дрожь в голосе, – прикасаться к моей дочери! И еще: в этом доме таких слов не произносят!

Мой бывший любовник оборачивается и поднимает руку – наверное, для защиты, но мама понимает его жест как угрозу и наносит еще один удар палкой, на этот раз по плечу.

– Не смейте поднимать на меня руку, молодой человек. Вон! Убирайся! Проваливай отсюда сейчас же!

Она вновь замахивается палкой, а я наконец немного оправляюсь от шока, хватаю со стола настольную лампу с мраморным основанием и выдергиваю шнур из розетки. Теперь мы стоим, как две амазонки, с палкой и лампой наперевес, готовые сразиться с врагом.

Дэниел переводит взгляд с меня на маму, держась рукой за голову, и кровь сочится у него между пальцев.

– Вы просто пара полоумных! Пара долбаных психопаток! Я, наверное, из ума выжил, раз решил, что ты имеешь какое-то отношение к моей удаче, безмозглая сучка!

Мама переходит в наступление, угрожая палкой:

– Придержи язык, недоумок! Не смей обзывать мою дочь! Убирайся!

Я тоже делаю шаг вперед, приподнимая лампу так, что бы ее можно было запустить ему в голову. Дэниел ошалело смотрит на нас, потом неловко хватается за дверную ручку и распахивает дверь.

– Все, все, ухожу! Ухожу, глупые…

Мама захлопывает дверь у него перед носом, отсекая все изящные комплименты, которые Дэниел готовился проорать в наш адрес. Затем закрывает засов, прислоняется спиной к двери и сползает на пол.

Я ставлю лампу и подбегаю к ней:

– Мама, как ты себя чувствуешь? Мам!

Она смотрит на меня и улыбается.