«Я узнал сегодня ночью…»

Я узнал сегодня ночью, Что воочью, что воочью Вещи все — живые. Я зажег огонь, и думы Думал, думал Ветра шумы Доходили до меня, Круговые. Я глядел на скок Огня. Сине-красную он пляску Начинал и изменял, Взявши желтую окраску Зачинал иную сказку, Становился снова ал, В дым бежал, в седые дымы, Перемешивался с ними, Прогонял их от себя, Бил их прутьями цветными, Языками расписными, Пламецветности дробя, Сам собою обольщался, Голубою клятвой клялся, Что нельзя же не любя Так неистово метаться, Так несдержанно гореть, Был как золото, как медь, Фиолетово мерцая, Начинал тихонько петь, Вился, дымы обнимая, Снова дыму пел: Не тронь, Нет, не тронь, ведь я Огонь. Золотился реже, реже, Загрязнялся чаще, чаще. И на шкуре я медвежей Размышлял, что я пропащий, Что когда-то я весной Был с любимою женой, Проходил по вешней чаще, Каждый листик был алмаз, Каждый цветик нежил нас, О, я помню, как коснулся Я губами нежных губ Как невольно усмехнулся Я на свежесть поцелуя, Каждый, к зубу льнущий зуб, Каждый нежный белый зуб Мне любовно улыбнулся, Жил в отдельности ликуя, О, я помню как меня Тонкий ток пронзил огня, Как я сжал ее, и ало Улыбалася заря, И лесная тишь качала, Без конца, и без начала, Двух влюбленных, в ком, горя, Было счастье обниматься, Так, вот так, прижать, прижаться, Так, вот так… Постой, постой, Что такое, что такое, Что такое здесь со мной? Я лежу в палящем зное С изумительной женой! На медвежей был я шкуре, А теперь — в объятьях чьих? В поцелуйной дикой буре, Мне Огонь поет свой стих, Я в истомности касаний, Я целую, я дрожу, Я в сияньи, я в тумане, Кто со мной, не услежу, Что со мной, не расскажу, Я вступил в огонь горячий, Телом я вошел в весну, Я захлебываюсь в плаче, В сладком хохоте стону, И кругом, с Огнем качаясь, Расцвечаясь в красоте, Отраженьями встречаясь, Пляшут вещи все в юрте, Пляшет утварь, пляшут стены, Сумрак шепчется живой, Все в дрожаньи перемены Поцелуй есть теневой, К огневому средоточью, Словно шабаш круговой, Всех вещей стянулся рой. Это видел я воочью, Нынче ночью, нынче ночью, И теперь уж я — другой.

«Что там в складках волчьей шубы…»

Что там в складках волчьей шубы? Что-то есть там? Кто-то скрыт? Усмехнувшиеся губы? Кто-то молча говорит?   Мне подмигивает. Вижу. Осовелые глаза. А! проклятый! Ненавижу! Тощий дьявол и коза.   Закривившаяся морда, Полусломаны рога. А при этом смотрит гордо, Словно — вот, мол, съем врага.   Шевельнул я краем шубы Надоело Уходи. Снова тут Оскалил зубы Хвост означил позади.   Ну, чего ты? Говори же. Раз пришел, так для чего? Ухмыльнулся Смотрит ближе. Видно, хочет своего.   А чего, ему известно. Вправо, влево он мигнул. Встали тени, так, что тесно. В голове, как в улье, гул.   Расползлись, как черви, лики, Копошатся и глядят. Хоть ручные, все же дики, И косят неверный взгляд.   Полузвери, полурыбы, Птицезмеи, жадный рот. Дивных стран живые глыбы, И на них бесовский скот.   Диво — пастбище видений Распаленною ума. Кто вы, тени? Что вы, тени? Ваша матерь — Смерть сама?   Луг ваш — дух умалишенный? Тощий Дьявол — ваш пастух? Язвы памяти бессонной, Саранчою полный слух!

«Вновь ушел, и вновь пришел…»

Вновь ушел, и вновь пришел. Чей же это произвол Гонит внутрь, и прочь, во вне, И велит кружится мне?   Там в клети — ручной медведь, Здесь в юрте — ручной пингвин. Что же, песню им пропеть: Сжальтесь, звери, я один?   Тут еще — ручной тюлень. Что ли, с ним поговорить? Я, мол, видывал сирень, Я умею нектар пить.   Тоже был, мол, кое-где, Тоже я не кто-нибудь, Обратя свой взор — к звезде, Начинал свой дальний путь.   А не выгорело, — что ж, Приходи сюда другой. Посмотрю я, как пойдешь По безбрежности морской.   Посмотрю я, как дойдешь До величья белых льдин, Как мечта увидит ложь Ею тканых паутин.