Проглядев третий документ, шеф Чрезвычайного Розыска непроизвольно погладил собственную макушку, словно проверял, не дыбом ли встала его шевелюра. Оказывается, давным-давно, на заре новой эры, тридцатилетний магистр Айзек Б. добровольно участвовал в запрещенных опытах по отработке методов коррекции личности. В информационных массивах содержались откровенные намеки, что подобные эксперименты неизбежно должны были отразиться, причем совершенно пагубным образом, на его умственных способностях. А еще полвека спустя тот же Айзек Б. устроил в академических кругах истерику по поводу прекращения экспериментов в области изменения космологических констант. При этом он даже сделал всеобщим достоянием невесть где добытые уравнения, которые сам Дьюла Шнайдер не решился публиковать, считая дальнейшие исследования преждевременными и опасными. Итогом стала гибель научного комплекса «Проксима» и восьми нуль-физиков, посчитавших доводы Бромберга убедительнее предостережений Шнайдера.

Максим был в шоке. Такие сведения несомненно составляли тайну личности, то есть никак не могли попасть в общедоступный сектор Информатория. Однако попали же, и сей факт представлялся абсолютно загадочным. Максим понял, что сам он в этой головоломке не разберется, и к тому же имел основания предполагать, что от Экселенца объяснений ждать не стоит.

Как нетрудно было угадать по заполнявшему предбанник шуму, в кабинете шефа разворачивался крупный скандал. Когда Максим переступил порог, Бромберг, успешно подражая рассвирепевшей марсианской пиявке, выкрикнул фальцетом:

— Вы меня не убедили!

Судя по реакции Экселенца, пятнистый старик произносил эту фразу уже не в первый раз. Зарычав от бессильной ярости, Сикорски сказал, экспансивно размахивая руками:

— Доводы разума на вас не действуют. Вероятно, в самом деле начинается старческое слабоумие.

Бромберг разразился очередной порцией возмущенных воплей, однако на удивление быстро сдался, вдруг сделавшись жалким и беззащитным. По-детски всхлипнув, он простонал:

— Вы решили растоптать меня. Обвиняете в некомпетентности, намекаете на шизофрению.

— Я к этому отношения не имею, — буркнул Экселенц.

— Верю, — надменно изрек Бромберг.

— Но гибель «Проксимы» все равно на вашей совести…

— Прекратите разводить демагогию, — устало отмахнулся пятнистый. — При желании они получили бы эти формулы и без моего содействия.

— Не формулы, а уравнения, — машинально уточнил Экселенц.

— Какая разница!

Укоризненно покачав сверкающим черепом, шеф Комиссии по Контролю сказал назидательным тоном:

— Вы действительно некомпетентны, раз не понимаете разницы. И не забывайте, что персонал «Проксимы» узнал об уравнениях Шнайдера именно из вашего письма.

Бромберг снова загорелся, хоть и без прежнего темперамента, и желчно парировал:

— Я, по крайней мере, никогда не стрелял с перепугу по музейным посетителям…

— Вы не хуже меня знаете, что он был не совсем обычным посетителем, — Экселенц явно потерял надежду хоть в чем-то убедить своего упрямого оппонента. — Вы же видели показания приборов. Абалкин перестал быть человеком.

— Ха, ха, ха! — громко произнес Бромберг. — Эти записи можно интерпретировать десятком различных способов. Нет, вы меня не убедили.

— Ну и черт с вами, — капитулировал Сикорский. — Я вас не задерживаю.

— Этого еще не хватало, — горделиво фыркнув фыркнув, Бромберг неловко выкарабкался из кресла, которое Экселенц в незапамятные времена позаимствовал у некоего Умника.