Первый отзыв о романе Толстого в советской печати принадлежал А.К. Воронскому. Во втором номере литературно-художественного и научно-публицистического журнала «Красная новь» за 1921 г. была опубликована его статья под заглавием «О двух романах» (наряду с «Хождением по мукам» автор анализировал роман П.Н. Краснова «От Двуглавого орла к красному знамени»). Общая оценка критиком литературного дарования Толстого была достаточно высока. Воронский писал о дореволюционном периоде творчества писателя: «...несмотря на известную безыдейность, на отсутствие “изюминки”, выдающийся талант А.Н. Толстого не подвергался сомнениям. А.Н. Толстой был художником “божьей милостью”: сочный бытовик соединялся в нем с недюжинным художником-экспериментатором». Отмечалась и связь писателя с «прогрессивными и радикальными кругами русской общественности». Однако все это в прошлом. Теперь, по мнению Воронского, Толстой принадлежал к тому типу российского интеллигента, который в «массе своей поглупел», «сделался юдофобом, сплетником», «верит гадалкам, шарлатанам и знахарям – смакует любую пошлость». Как писатель Толстой «опустился до приемов черносотенного генерала». Произведение его, которое «белые литературные критики» уже объявили «самым значительным, ярким и даже огромным литературным событием», может выглядеть таким только «на общем фоне литературного эмигрантского застоя и бессилия». Нового художественного слова в романе Толстого Воронский не услышал: «Картины недавней войны набросаны иногда с недюжинным литературным дарованием, хотя все это уже знакомо, читано и не захватывает: не схвачена душа войны, не чувствуется напряжения памятных дней. На всем – серая липкая паутина, серые осенние сумерки, вялость, нет художественного подъема».

Главный же упрек критика писателю был связан с изображением в романе «большевиков» (хотя сам Толстой ни разу не называет «большевиками» компанию Жадова, Елизаветы Киевны, Фильки, Гвоздева и поэта-футуриста Жирова) и, в частности, с их разговором о «равнении по Михрютке» и перспективах пролетарской революции. «Вся эта беседа большевиков, – резюмировал Воронский, – от начала до конца не только лишена художественной правды, но и изумительно глупа и невероятна. Так в большевистском подполье не говорили и не могли говорить и беседовать. Это знает всякий, кто мало-мальски соприкасался с революционным подпольем того времени. Разговор о Михрютке Кривоногом, о диктатуре пролетариата, о стаде и аристократии – невежественен, неправдоподобен и ни в какой мере не может быть назван художественным вымыслом; это тенденциозная ложь, навет по злобе и глупости: совершенно очевидно, что свои собственные теперешние “размышления” о диктатуре пролетариата в России в 1920 г. А.Н. Толстой относит в прошлое и приписывает их тогдашним большевикам». На основе текста лишь части романа критик готов сделать вывод о его «характере, направлении и значительности». «Большая мысль» Толстого, кстати внятно автором рецензии не сформулированная, ясна Воронскому «настолько, что можно с достоверностью предвидеть, во что выльется роман», говорить о воскрешении русской литературной эмиграцией худших традиций «так называемого тенденциозного искусства» и утверждать, что вещи, подобные произведению Толстого, «на три четверти продиктованы (...) социальной ненавистью, сословным эгоизмом, презрением к Михрюткам, слепотой и непониманием эпохи, жаждой вернуть старое». По мнению критика, «возрождение русской литературы придет с низов, от рабоче-крестьянского демоса, либо не придет совсем...».

Негативный отзыв Воронского о романе Толстого не помешал дальнейшему развитию их личных отношений.