Дед Аникеев распластался на полу и несколько минут лежал полумертвый. Париться уже не было сил. Кровь клокотала во вздувшихся венах, тупо отдаваясь в голове. «Ну и бугаище, — ругался про себя он. — А еще желтый, гад, будто болезный какой…»

— Помочь, отец? — через дверь спросил Кулешов. — Может, подбросить надо?

Никита Иваныч схватил веник и торопливо стал хлопать им по мокрому полу. Для видимости.

— Не надо, — ответил он. — Сам справлюсь!

Приподнявшись на локтях, он шуганул полковша воды на каменку и снова упал на живот, будто гранату бросил.

— Эх-х-х! — крикнул он, снова принимаясь колотить веником пол. — Хорошо-то как, едрит-т-твою… В жисть такого пару не было!

Намахавшись облезлым уже веником-голиком, Никита Иваныч забросил его под лавку и, шатаясь, вылез в предбанник. Там, на чурбаке, стояло ведро с медовухой, и старику одного взгляда хватило, чтобы понять, что Кулешов умеет осушать не только болото. Сам он сидел в ярких малиновых пятнах по всему телу и утирал жидкий пот. Никита Иваныч опрокинул кружку холодной черной медовухи и выплюнул кусочек воска.

— Ух-х, — выдохнул он. — Давненько такой баньки не пробовал.

— Да-а, — подтвердил гость. — Шкуру как спичкой жжет.

— Погоди, еще не то будет, — успокоил его старик. — Курнем вот, и по второму заходу, — он свернул папиросу, обсыпав голые колени махоркой. — Самый вкус только по второму заходу бывает.

Немного отдышались, покурили.

— Слушай, Никита Иваныч, — вдруг сказал Кулешов. — Сколько тебе пенсии платят? Рублей сто есть?

— Есть, — соврал старик. — Даже поболее.

— Давай ко мне сторожем? Я на болоте вагончик поставлю. Платить буду хорошо, не пожалеешь. А охранять только ночью, с девяти до шести.

— Зачем тебе сторож на болоте? — удивился Никита Иваныч. — Там воровать некому.

— Воровать-то не воруют пока, но пакостят, — признался Кулешов.

— Ну?! Вот так штука!

— Да-а, — отмахнулся гость. — Какой-то гад напакостил…

— А как?

— Два дня трактора завести не можем, — гость заговорил с обидой. — Глохнут и все, хоть убейся. Все до одного.

— То-то я думаю: чего они не гудят? — озабоченно сказал Никита Иваныч, но сам обрадовался и немного опешил. — Может, искры у них пропали, у тракторов-то? У меня «Дружба» есть, так у нее частенько…

— Какая к черту искра? — возмутился Кулешов. — Все в порядке, а не работают. Даже пускачи не заводятся… Мозги аж набекрень. Откровенно сказать, я сначала на тебя подумал, — признался он. — Проверил, а ты, говорят, из дома не выходил.

— Не выходил, — сказал Никита Иваныч. — У старухи спроси.

— Ты, случаем, не знаешь, кто это мог? А? — гость цедил медовуху сквозь зубы. — Может, тут у вас кроме партизан и диверсанты есть?.. Понимаешь, отец, в чем соль: за ту стрельбу на дороге я, естественно, докладывать не стану и в милицию не пойду. Пустяки. А за эту пакость отвечать придется по большому счету, у нас план. Это уже уголовщина. Скоро сюда автоколонна придет, торф вывозить, а его — тю-тю… Не знаешь?

— Знаю, конешно, — уверенно сказал старик, а сам ахнул про себя: во дает кто-то! Во молодец! Только кто? Пухов? Видякин?

— Деревенский, ваш? — быстро спросил Кулешов, почесывая малиновую грудь и ляжки.