Тревор держал свирепого бульдога. Пёс очень любил хозяина, но любого из нас, кто позволял себе с собакой излишние вольности, ожидал предостерегающий оскал зубов. Нетрудно догадаться, что пёс был на плохом счету у хозяев, но поскольку гостивший студент им очень дорожил и изрядно гордился, было решено – чтобы не прятать псину совсем уж с глаз долой – соорудить на конюшне просторную будку и запереть его там. С того самого часа, как гость появился у нас дома, пёс проникся к нему самой глубокой и нескрываемой антипатией. Едва завидев доктора Гастера, бульдог обнажал грозные клыки и начинал раздражённо рычать. На следующий день после прибытия Гастера, когда мы всей компанией проходили мимо конюшни, внимание доктора привлекло доносившееся оттуда злое рычание.

– Это, должно быть, ваша собака, господин Тревор, не так ли? – поинтересовался иностранец.

– Да, это Таузер, – подтвердил Тревор.

– Бульдог, если не ошибаюсь. Эта собака на континенте считается типично английской породой.

– Верно, к тому же он чистокровный, – не без гордости уточнил хозяин пса.

– Бульдоги, как известно, весьма и весьма некрасивые создания. Послушайте, господин Тревор, а не спустить ли вам его с цепи, чтоб мы могли получше рассмотреть вашу собаку при свете дня? Обидно ведь держать взаперти такое сильное, полное жизни животное?!

– Заметьте, он кусается, – ответил ему Тревор не без лукавства. – Но вы, надо полагать, собак не боитесь, господин Гастер?

– Отчего мне их бояться?

Когда Тревор принялся отпирать ворота конюшни, откровенное лукавство читалось на его лице. Чарли в свою очередь начал было говорить, будто шутка зашла слишком далеко и что надо бы вовремя остановиться, но наших слов, сказанных в ответ, оказалось уже неслышно из-за громкого рыка, доносившегося из глубины конюшни.

Все мы, кроме Октавиуса Гастера, быстро попятились, удалившись от конюшни на безопасное расстояние, а он так и остался стоять у порога. Его бледное лицо не выражало ничего, кроме снисходительного любопытства.

– Те две точки, что горят в темноте, – это его глаза? – спросил он.

– Да, – ответил студент, нагнувшись и отстёгивая ошейник.

– Ко мне! – скомандовал Гастер.

И тут внезапно грозное рычание сменилось долгим и протяжным жалобным воем. Вместо того чтобы сделать яростный прыжок – как все ожидали, – пёс начал с шумом зарываться в солому, словно стараясь подальше спрятаться.

– Что, чёрт подери, с ним случилось? – в недоумении воскликнул Тревор.

– Ко мне! – повторно скомандовал Гастер сухим и каким-то металлическим голосом, в котором отчётливо слышны были властные нотки. – Иди сюда!

К нашему немалому удивлению, пёс, семеня лапами, выбежал из ворот конюшни и уселся у ног Гастера. Собака, которая предстала нашему взору, менее всего походила на того злобного пса-бойца Таузера, каким мы все его знали. С обвисшими ушами и поджатым хвостом некогда отважный пёс являл собой наиболее полную картину собачьего унижения.

– Хорошая собака, но уж очень смирная, – заметил швед, поглаживая пса по спине. – Ну а теперь, господин хороший, изволь идти к себе на место!

Повинуясь команде, Таузер развернулся и побрёл обратно в свою конуру. Нам было слышно, как загремела цепь, когда Тревор снова пристёгивал её к ошейнику. Через пару секунд Тревор показался в воротах конюшни, и из пальца у него капала кровь.

– Чёртова псина! – ругнулся хозяин Таузера. – Не могу понять, что на него нашло. Он у меня уже три года и ни разу не укусил.