– Я не знала, что вы пришли в себя, – запинаясь, произнесла я.

– Я полагал, что ты убежишь в добродетельном ужасе, если я заговорю, а, правду сказать, я предпочитаю твою помощь помощи Ангуса.

– Благодарю вас, – отвечала я.

– Это не слишком большой комплимент. Ты такая же неуклюжая, как и он, и я уверен, что ты всей душой меня ненавидишь.

– Я помогу вам добраться до постели, – сказала я. – Попытайтесь встать.

Ему это не понравилось; он бы предпочел дойти до постели сам, высокомерный и независимый. Но он был слабее, чем ему казалось, и вынужден был достаточно тяжело опереться о мое плечо.

Либо его обличительная речь отняла у него последние силы, либо он слишком устал изображать из себя неподвижный и безответный камень, пока я его обмывала, но, когда я закончила устраивать хозяина в постели, он притворился спящим. Этой ночью он пытался убить человека и не сумел только потому, что его умение не смогло соответствовать его намерению. Он научил свое собственное дитя ненавидеть его, и он бесстыдно одурачил меня. Но когда я стояла, глядя на этот бледный, жесткий профиль, мне на ум пришли слова, которые я произнесла на террасе в Глендэрри: “Чтобы вы ни делали, что бы вы ни сделали – я буду любить вас до самого дня своей смерти”.

Мне показалось, что этот мрак и огонь я вижу во сне. Огонь оказался тонким пламенем свечи, которую держала в руках Бетти, она же настойчиво трясла мое плечо.

– Я должна немедленно упаковать ваши вещи, мисс. – В глазах Бетти отражалось пламя, они были ошалевшими от волнения. – Вы уезжаете через час! И мистер Рэндэлл тоже. – Бетти поставила свечу на стол и направилась к гардеробу. Кто-то заразил ее торопливостью; она ловкими, быстрыми руками выбрасывала из гардероба мои платья.

– Сэр Эндрю уехал, мисс. Обратно в Глендэрри. Мистер Гамильтон затолкал его в экипаж сегодня ночью, после того как вы отправились спать, волей-неволей и как попало, и отправил его из дома вместе с леди. Он говорит, что вам следует отправиться до рассвета. Мистер Рэндэлл уже собирает вещи.

В комнате было холодно. Огня не разжигали. Снаружи завывал ветер.

После памятной дуэли прошло три дня – сегодня было утро вторника. Сэр Эндрю все время лежал в постели, оставаясь нежеланным, немилым гостем, а леди Мэри неотлучно была при нем. Еду ей приносили в комнату; с того фатального утра я почти не виделась с ней. Но я не думала, что мальчишка в достаточной мере пришел в себя, чтобы решиться на переезд, даже и в карете. Во всяком случае, Гэвин не был бы Гэвином, если бы его это заботило. Что за план он придумал теперь?

Раздался легкий стук в дверь, и в комнату ворвался Рэндэлл, не ожидая приглашения войти.

– Еще в кровати? – зашумел он. – Поторопись, Дамарис. Что ты наденешь? На улице страшный холод. Шерстяное платье, я думаю, и твою самую теплую накидку. Господи боже, что за тоскливые одежды! Когда мы доберемся до Лондона, мы посмотрим, что можно сделать.

– Рэндэлл, присядь на минутку и расскажи по порядку. Что произошло?

– Мы уезжаем, – ответил он. – Ради бога, Дамарис, я никогда такого не видел – исключительно бессердечно, я бы сказал. Как только ты отправилась вчера вечером к себе, Гамильтон приказал готовить карету для Эндрю. Но парнишка не так плох, – добавил он едва ли не с завистью. – В любом случае сошел, вниз на своих двоих. А потом сел в карету и укатил!

Он снова принялся шагать по комнате.

– Поторопись, ну что ты?

– Я не могу одеться, пока ты здесь стоишь, – пробормотала я.

Рэндэлл подарил мне бессмысленный взгляд, потом до него дошло.