- Покорно благодарю. Я не лечусь и не люблю лекарей...

- Что вы? можно ли этак? Но это искуснейший, образованнейший человек, - продолжал Ярослав Ильич, умоляя, - намедни, - но позвольте вам это рассказать, дорогой Василий Михайлович, - намедни приходит один бедный слесарь: "я вот, говорит, наколол себе руку моим орудием; излечите меня..." Семен Пафнутьич, видя, что несчастному угрожает антонов огонь, принял меру отрезать зараженный член. Он сделал это при мне. Но это было так сделано, таким благор... то есть таким восхитительным образом, что, признаюсь, если б не сострадание к страждущему человечеству, то было бы приятно посмотреть так просто, из любопытства-с. Но где и как изволили заболеть?

- Переезжая на квартиру... Я только что встал.

- Но вы еще очень нездоровы, и вам бы не следовало выходить. Стало быть, вы уже не там, где прежде, живете? Но что побудило вас?

- Моя хозяйка уехала из Петербурга.

- Домна Саввишна? Неужели?.. Добрая, истинно благородная старушка! Знаете ли? Я чувствовал к ней почти сыновнее уважение. Что-то возвышенное прадедовских лет светилось в этой почти отжившей жизни; и, глядя на нее, как будто видишь перед собой воплощение нашей седой, величавой старинушки... то есть из этого... что-то тут, знаете, этак поэтическое!.. заключил Ярослав Ильич, совершенно оробев и покраснев до ушей.

- Да, она была добрая женщина.

- Но позвольте узнать, где вы теперь изволили поселиться?

- Здесь, недалеко, в доме Кошмарова.

- Я с ним знаком. Величавый старик! Я с ним, смею сказать, почти искренний друг. Благородная старость!

Уста Ярослава Ильича почти дрожали от радости умиления. Он спросил еще рюмку водки и трубку.

- Сами по себе нанимаете?

- Нет, у жильца.

- Кто таков? Может быть, я тоже знаком.

- У Мурина, мещанина; старик высокого роста...

- Мурин, Мурин; да, позвольте-с, это на заднем дворе, над гробовщиком?

- Да, да, на самом заднем дворе.

- Гм... вам покойно жить-с?

- Да я только что переехал.

- Гм... я только хотел сказать, гм... впрочем, но вы не заметили ль чего особенного?

- Право...

- То есть я уверен, что вам будет жить у него хорошо, если останетесь довольны помещением... я и не к тому говорю, готов предупредить; но, зная ваш характер... Как вам показался этот старик мещанин?

- Он, кажется, совсем больной человек.

- Да, он очень страждущ... Но вы такого ничего не заметили? Вы говорили с ним?

- Очень мало; он такой нелюдимый ы желчный...

- Гм... - Ярослав Ильич задумался.

- Несчастный человек! - сказал он, помолчав.

- Он?

- Да, несчастный и вместе с тем до невероятности странный ы занимательный человек. Впрочем, если он вас не беспокоит... Извините, что я обратил внимание на такой предмет, но я полюбопытствовал...

- И, право, возбудили и мое любопытство... Я бы очень желал знать, кто он таков. К тому же я с ним живу...

- Видите ли-с: говорят, этот человек был прежде очень богат. Он торговал, как вам, вероятно, удавалось слышать. По разным несчастным обстоятельствам он обеднел; у него в бурю разбило несколько барок с грузом. Завод, вверенный, кажется, управлению близкого и любимого родственника, тоже подвергся несчастной участи и сгорел, причем в пламени пожара погиб и сам его родственник. Согласитесь, потеря ужасная! Тогда Мурин, рассказывают, впал в плачевное уныние; стали опасаться за его рассудок, и действительно, в одной ссоре с другим купцом, тоже владетелем барок, ходивших по Волге, он вдруг выказал себя с такой странной и неожиданной точки зрения, что все происшедшее не иначе отнесли, как к сильному его помешательству, чему и я готов верить. Я подробно слышал о некоторых его странностях; наконец, вдруг случилось одно очень странное, так сказать, роковое обстоятельство, которое уж никак нельзя объяснить иначе, как враждебным влиянием прогневанной судьбы.