– У него я и научился этому возгласу, очень полезному в тяжелую минуту, как, наверно, кое кто из вас помнит.
Эмлин отерла рукавом слезы, Сайсели села, а Джекоб рассовал пергаменты по карманам, после чего в комнату ворвался комиссар, которому кто то открыл.
– Что я слышу? – закричал он, обращаясь к Сайсели. Лицо его побагровело, как мясистые наросты на голове и шее рассерженного индюка. Вы, оказывается, действовали за моей спиной; оклеветали меня перед его королевской милостью, и он назвал меня негодяем и вором и велел мне внести в казну все, что я должен от вас получить! Какая неблагодарность! Напрасно спасал я вас от костра, раз вы меня так опозорили.
– Вы столько пылу и жару принесли в мой убогий дом, ученейший доктор, что теперь то мы, пожалуй, действительно сгорим, – успокоительным тоном произнес Джекоб. – Леди Харфлит сказала лишь то, что вынудил ее сказать его величество; я присутствовал при этом и могу подтвердить. К тому же вы повсюду так много набрали, что вам ничего не стоит уделить какую то малость казне. Ну, ну, выпейте кубок вина и успокойтесь.
Однако доктор Ли, который и без того уже осушил немало кубков вина, не в состоянии был успокоиться. Он принялся поносить всех присутствующих одного за другим, но особенно досталось Эмлин, которую он объявил главной виновницей всех своих бед; под конец он даже обозвал ее очень уж плохим словом. Тогда вперед выступил Томас Болл, до этого момента безмолвно стоявший в стороне, и схватил его за шиворот.
– Именем короля! – сказал он. – Нет, нет, теперь не взыщите, это ведь ваш возглас, и вы сами дали мне право действовать с его помощью. – С этими словами Томас хватил доктора Ли головой о дверную притолоку. – Именем короля, вон отсюда! – и он дал ему такого пинка, какого королевский комиссар дотоле еще не получал и от которого кубарем покатился к входной двери. – В третий раз именем короля! – и тут он вышвырнул доктора Ли во двор. – Убирайтесь и запомните, что если я еще раз увижу вашу дурацкую рощу, то именем короля сверну вам шею.
Таким образом ревизор Ли навсегда скрылся с глаз Сайсели, хотя в положенное время она уплатила ему сумму, равную годовому доходу с ее имущества, не поинтересовавшись, впрочем, узнать, кто этими деньгами воспользовался.
– Томас, – сказала Эмлин, когда Болл вернулся к ним, еще улыбаясь при мысли о славном прощальном ударе, – король был прав: я временами бываю норовиста, и это не плохо, так как не раз помогало мне. Забудь все, и я тоже забуду. – С этими словами она подала ему руку, которую он поцеловал, а затем пошла позаботиться об ужине.
Когда они ели, притом с большой охотой, ибо сильно проголодались, снова раздался стук в дверь.
– Пойди, Томас, – сказал Джекоб, – и скажи, что мы сегодня никого не принимаем.
Томас пошел открывать, и они услышали, как он с кем то разговаривает. Вскоре, однако, он вернулся, а за ним шел человек, закутанный в плащ.
– Пришел посетитель, которому и не смею отказать, – сказал Томас, и все встали, вообразив ни с того ни с сего, что это сам король, а не человек в то время почти столь же могущественный, – лорд Кромуэл.
– Простите меня, – сказал Кромуэл, кланяясь с обычной своей учтивостью, – и, если на то будет ваша милость, разрешите мне сесть вместе с вами за стол и перекусить чего нибудь; я в этом очень нуждаюсь, так как сегодня крепко поработал.
Он сел к столу, ел и пил, благодушно беседуя о том о сем, причем рассказал, что на заседании совета король изменил свое решение и не отправится на север усмирять мятежников, а пошлет герцога Норфолкского с другими лордами. По мнению Кромуэла, на короля повлияли очень запомнившиеся ему слова Томаса Болла. Кончив есть, он отодвинул кубок, тарелку, взглянул на хозяев и сказал:
– А теперь к делу. Миледи Харфлит, счастье вам нынче улыбнулось, ибо вы получили все, о чем просили, а это весьма удивительно, принимая во внимание, в каком настроении находился его королевская милость. |