Джейсон-джентльмен вызывал его восхищение умением носить элегантную одежду, за ним Пьер добровольно отправился бы даже в ад. Но не сейчас. Выряженный в эту ужасную оленью кожу, он ничем не отличается от любого метиса-траппера. Нет, такой Джейсон рождал у верного слуги чувство душевного протеста.

Путь, известный как Натчез-трэйс, существовал давно. Первую тропу проложили дикие животные, олени и буйволы, пробираясь к открытым пастбищам. Затем появились индейцы, идущие по следу своей добычи. Белые люди мало что сделали, чтобы как-то изменить путь, петляющий, словно змея, от Нэшвилла до Натчеза — пятьсот миль коварной тропы вокруг непроходимых болот и через девственные чащобы. Белые люди предпочитали другой путь — по Миссисипи, но после того как Джейсон неделями видел вокруг себя только океанские волны, он и слышать не хотел о путешествии по воде.

Ему хотелось почувствовать под собой добрую лошадь, испытать усталость, какая бывает после долгого пребывания в седле. И он даже жаждал ввязаться с кем-нибудь в схватку. Пьер с жаром молился каждый вечер, чтобы они благополучно и побыстрее миновали Трэйс, но Джейсон испытал легкое разочарование, когда без всяких приключений они достигли Кингс-таверн, которая отмечала конец Трэйс и самой мучительной части их путешествия. Теперь, как ни крути, их снова ждала вода, на этот раз речная, вниз по Миссисипи до Бове.

На большом плоскодонном судне, отошедшем от Натчеза, Пьер тоже молился, теперь о том, чтобы лоцман был опытным, знал каждое течение и каждую отмель на могучей реке и чтобы речные пираты бесчинствовали в это время в каком-нибудь другом месте. Баржа, груженная бревнами с севера и различными товарами для Нового Орлеана, представляла немалый интерес для речных банд, охотившихся за такими судами.

Снова судьба им благоприятствовала, плавание проходило спокойно, но маленький слуга вздохнул с облегчением только после того, как они причалили к пристани Бове и сели на своих лошадей. Услышав этот вздох, Джейсон повернулся в седле и улыбнулся ему:

— Рад, что мы дома?

— О да, господин!

Эти слова вырвались у него от всего сердца, и Джейсон вполне разделял их — его глаза жадно впитывали знакомую и любимую землю. Пустив лошадь в галоп, он поскакал вниз по широкой, обсаженной дубами дороге, ведущей к дому. Лучи жаркого луизианского солнца пробивались сквозь старые гигантские деревья, и серо-зеленый испанский мох призрачно и недвижно свисал с их массивных ветвей. Внезапно ряды деревьев кончились, и Бове, стройный и белоснежный, предстал перед ними: высокие колонны ярко блестели под солнцем, а изумрудная лужайка напоминала мягкий бархатный ковер.

Придержав лошадь, Джейсон направил ее по кольцевому подъезду вокруг фронтона здания и подъехал к одному из белых чистеньких построек, скрытых от глаз рощицей деревьев, за которыми начинались акры и акры высокого сахарного тростника.

На конский топот из здания вышли люди; увидев среди них Жака, Джейсон остановил коня перед ним.

Едва успел он соскочить с седла и обменяться с ним приветствиями, как Жак спросил бесстрастно:

— Значит, вы вернулись? Уже видели старого хозяина?

Улыбнувшись, Джейсон вручил слуге поводья и ответил:

— Нет, я еще не был в большом доме. С ним все в порядке?

— Да, он давно вас ждет.

Улыбаясь, Джейсон пошел в сторону дома. Его обутые в мокасины ноги бесшумно ступали по ухоженной тропинке, которая вела мимо кухонной постройки, мимо пышного розария. В тихом воздухе стоял густой аромат распустившихся цветов. Его дед Арман, поднятый на ноги легкой суматохой, уже спешил по широким ступеням, чтобы встретить его.