ГЛАВА ВТОРАЯ

Мальчик плакал. Он позабыл обещания себе терпеть боль и унижения, беспрекословно выносить тяготы и невзгоды юнги торгового корабля. Цель была так близка, совсем рядом, и мальчик осмелился дать ослабнуть внутренней пружине, державшей его в напряжении последние месяцы. Воспоминания тотчас нахлынули на него, заполняя сданные бастионы дыр в прошлом. Скорчившись в неудобной позе в самом темном углу грязной палубы, прикусив губу от страстного желания все оставить, как раньше, проведя в забвении недолгие годы жизни, он горько рыдал. Так плакать могут только дети: до икоты, до судорожных всхлипов, разрывающих неокрепшую грудную клетку. И не было никого рядом, чтобы утешить, приласкать, обогреть маленький комочек плоти и крови. Перевернувшись на спину, он, наконец, затих, лишь изредка шмыгая сопливым носом, уставившись остановившимся взором на сосновые доски лестницы, поднимающейся к верхней палубе. Где-то там, наверху, шумели люди, радуясь окончанию утомительного путешествия, с нарочитой роскошью выстреливая в ночное небо пробками от дорогих бутылок с шампанским. Там лился веселый дружный смех над чьей-то удачной, или, напротив, неудачной шуткой. Они не знали горя, не подозревая о существовании другого дна этого судна, а может, просто не желали утруждать себя трудными вопросами. Мальчик с силой всей своей недетской ненависти ударил кулаком о доски неудобного топчана. Что им до него, до его знания? Пусть они гибнут в сытом довольстве, не подозревая о его сущности. Их смерть рядом, под боком, пока надежно спрятанная под личиной оборванного десятилетнего ребенка. Он – Посланец тьмы, и их беда, что в постыдном равнодушии они проходят мимо, не прислушиваясь к стонам истязаемого бесправного мальчика. Придет черед, и смерть обрушиться на мир черствых, тогда он станет свидетелем их мук и плача, не подняв и мизинца для спасения душ вопящих к его милосердию.

– Мальчик, что с тобой? Тебе плохо? – фальшивым звуком вторгся в пучину бушующей ярости звонкий девчачий голосок.

– Не твое дело, отвали, – злобно буркнул тот, не утруждая себя разглядыванием лица незнакомой собеседницы.

– Но ты плачешь, значит, тебе нужна помощь, – с самоуверенностью заявила девчонка, присаживаясь на корточки перед ним. Она была старше мальчика лет на пять, уже вступив на дорогу превращения в девушку. Точнее, девочкой ее можно было назвать весьма условно. Родители, видимо, еще не желали принять факт взросления дочери, обрядив ее в детское пестрое платьице и заплетя в русые волосы огромный красный бант. Серые глаза блистали осознанием своей взрослости и, неумело подведенные черным угольком, резко выделялись на белом от пудры лице. Чья-то неуверенная в собственных силах рука накрасила и губы подростка в ярко-багровый цвет. Сочетание взрослого макияжа и угловатого тельца, облаченного в смешные детские одежонки создавало странный и неуместный эффект клоунады. Мальчик быстро осознал это и жестоко ухмыльнулся в раскрашенные глаза собеседницы.

– Ты что, из цирка сбежала? – ребенок презрительно оглядел новоявленную спасительницу с ног до головы.

– Ты о моем наряде? – без тени смущения ответила девочка, поправляя коротковатый подол юбки, – Это все бабка, совсем из ума выжила. Когда я сбегала из ее дома, то не смогла найти ничего лучшего. Не могла же я уйти голой.

– А почему ты ушла? – с любопытством приподнялся на топчане мальчик, – Она, что, била тебя?

– Что ты, – усмехнулась та над его бедной фантазией, – Наоборот, она души во мне не чаяла, любила меня до потери сознания и все такое.

– Тогда почему? – вопросил с тоской ребенок, силясь вспомнить хотя бы одного, кто любил его, и не находя таких.

– Достала она меня со своей заботой, – девочка по-мужски сплюнула на палубу, – Видите ли, туда не ходи, то не делай, с плохими не водись, грубо не выражайся.