Хотя после этого никто кроме календизиан не кинулся радоваться, все граждане галанской империи смекнули, что отныне им придётся переживать такие дни единения по три раза на неделе, если не чаще, но никто от этого не пришел в уныние. Наоборот, некоторые типы тотчас стали прикидывать, какую пользу они смоли бы извлечь из этого для себя и первым среди них стал планетарный король Сиссар Золотые Руки, которому захотелось немного отодвинуть свою планету от Обелайра. Благо, что такая возможность у него, то есть у звёздной системы, имелась. Поркер можно было придвинуть поближе к Галану и тем самым хоть немного понизить уровень светового излучения, приходящегося на его долю. Тогда и эта планета могла стать немного более гостеприимной. Однако, Сиссар не вскочил немедленно со своего кресла и не бросился к Сорквику. Сначала он намеревался поставить задачу перед своими учёными, затем поговорить с истинными повелителями леса и уж потом терзать императора.

Впрочем, в данный момент это было бесполезно ещё и потому, что Сорквик, окончательно лишившись сил, сидел с поникшей головой и уже ничего не соображал. Зато принц Гарендир чувствовал себя довольно неплохо, хотя и он устал, как старый кралкор, весь день гонявшийся за молодым дурзаланом, да, так и оставшийся без обеда. Он встал с помоста, оправил на себе старенький кимон и подошел к императору, сидевшему напротив него под бдительным и неустанным присмотром шестерых а-девушек. Хотя принц из Кируфа и был новым человеком в окружении их повелителя, девушки-телохранительницы, они подпустили его к нему беспрекословно и Гарендир, тронув Сорквика рукой за плечо, участливо спросил:

– Что, ваше величество, головка бо-бо? Может быть накатим по стаканчику чего-нибудь крепко и ядрёного?

В руках принца тотчас появилась большая медная фляжка и пара стальных походных стаканов. Как только он отвернул пробку и в воздухе повеяло ядрёным сивушным духом, император медленно, словно прорастая из просторного, мягкого кресла, выпрямился и открыл глаза. С усилием подняв руку, он попросил слабым голосом тяжело раненного солдата:

– Гар, друг мой, плесни мне в стаканчик своего клопомора. Да, не скупись, прояви щедрость по отношению к старому, больному человеку. О, Арлан Великий, как же я ушатался.

Когда в стальной стакан, в который запросто вмещалось не менее полулитра спиртного полилась рыжеватая, маслянисто блестящая прозрачная жидкость, имеющая крепость в восемьдесят девять градусов, немедленно очнулся полуголый король Бастиан, ничком лежащий неподалёку на вытертой шкуре гатана. В его мутных от нечеловеческой усталости глазах появился лихорадочный блеск и он просипел с натугой:

– Сынок, плесни и мне стаканчик. Помираю.

Под аккомпанемент задорного бульканья самогона специальной вулканической выгонки и утробных, хлюпающих звуков, которыми сопровождались крупные, несколько судорожные глотки императора, со своей любимой циновки пошатываясь, со старческими стонами встал и подошел к ним Жано Коррель с плоской золотой фляжкой и большим, изрядно помятым серебряным кубком в руках. Король Бастиан, увидев хорошо знакомую ему посудину, возликовал:

– Жано, спаситель ты мой! Ну-ка, плесни в мой стаканчик своего волшебного ликёра. Эх, жаль только кометного льда нету.

Принц Гарендир, который разделял вкусы своего отца вот уже не один десяток лет, немедленно восполнил этот пробел. Он телепортом извлёк из своего домашнего холодильника несколько кубиков чистейшего кометного льда без малейших примесей аммиака, охлаждённого до температуры в пятнадцать градусов ниже нуля, и бросил в стакан отца ровно три кубика, в свой два с половиной, а в кубок Жано шесть.