|
И все это одинаково захлестнуто, погружено до крыш в сады. Сады везде. Один сад рос даже на мостовой: клумбы, газон, небольшой бетонный фонтанчик. Желтые тюльпаны, красные и сизые маки и тот необыкновенный цветок с черными глянцевитыми листьями, не то багровый, не то красно-фиолетовый, который алмаатинцы приносят из-под ледников и зовут ласково и почтительно по имени и отчеству - Марья Коревна (марьин корень, очевидно). В другом месте, тоже прямо на мостовой, мне повстречалась рощица белых акаций. Просто повернул я за угол - и вдруг выбежала навстречу целая семья высоких, тонких, гибко изогнутых деревьев. "Восточные танцовщицы", - подумал я. И они в самом деле всем - лакированными багровыми иглами, перламутровыми сережками (точь-в-точь морские ракушки), кистями белых цветов (точь-в-точь свадебные покрывала), этой необычайной гибкостью напоминали танцующих девушек. От деревьев исходил сладкий, пряный запах, и он был так тяжел, что не плыл, а стоял в воздухе. Солнце еще не встало, а под акациями уже трубили шмели и кружили большие белые бабочки. Здесь я увидел, что зелень в этом городе расположена террасами, первый этаж - вот эти акации. Над акациями фруктовые сады, над садами тополя, а над тополями уже только горы да горные леса на них. Вот сады-то меня и путали больше всего: поди-ка разберись, где ты находишься, если весь город один сплошной сад, - сад яблоневый, сад урючный, сад вишневый, сад миндальный - цветы розовые, цветы белые, цветы кремовые. А над садами тополя. Потом я узнал - они и есть в городе самое главное. Без них ни рассказать об Алма-Ате, ни подумать о ней невозможно. Они присутствовали при рождении города. Еще ни улиц, ни домов не было, а они уже были. Весь город, дом за домом, квартал за кварталом, обсажен тополями. Нет такого окна в городе, высунувшись из которого ты не увидел бы прямо перед собой белый блестящий или черный морщинистый ствол. От Алма-Аты до Ташкента проходит большая дорога - день и ночь по ней мчатся грузовики. Но называется она не улица, не шоссе, не дорога, а просто - аллея. "Ташкентская аллея", - говорят алмаатинцы. И в самом деле, огромный сотнекилометровый тракт - всего-навсего только одна большая тополевая аллея. Алма-атинский тополь - замечательное дерево. Он высок, прям и всегда почти совершенно неподвижен. Когда налетает буран, другие деревья, гудя, гнутся в дугу, а он едва-едва помахивает вершиной. Не дерево, а колоссальная триумфальная колонна на площади (не забудьте, каждому из этих великанов по доброй сотне лет). Но нет дерева более живого и говорливого, чем тополь. От самых корней до вершин он полон живой мелкой листвой, шумит, пульсирует, переливается серебром и чернью. А над тополями уже горы. Отроги Тянь-Шаньского хребта. "Кажется, что два мощных сизых крыла распахнулись над городом - держат его в воздухе и не дают упасть. Но в то далекое утро сизыми эти крылья казались мне только снизу - там, где залегали дремучие горные боры, - вершины же их были нежно-розовыми. Кто был на Каспии, тот знает: вот так на заре горят чайки, когда они пролетают над водой. Я стоял, смотрел на горы, на тополя, на белые акации под ними и думал: куда же идти, ведь здесь никогда не найдешь дорогу. Встало солнце, и хотя люди еще спали за замками, ставнями, болтами и решетками - город уже проснулся. С час как бойко шла перекличка петухов. Горланили - один бойчее другого - все дворы города. |
