— Вы верно знаете, что князь против этого похода, — начал Арьян, оглядывая каждого кметя.

Числом их оказалось с два десятка, и каждого княжич знал, и каждому доверял. Не мало, но и не много, чтобы одолеть врага. Взоры их только тверже сделались, не все поддерживали правду князя, хоть в том и признаться открыто не могли. Каждый готов защищать свои земли.

— Поэтому нам нужна помощь, на рассвете отправляемся в веси Излуча к друзьям нашим давним, верным к княжичам Ериславу и Заримиру. Враг у нас общий, домами объединиться нам нужно, а там как Боги велят и рассудят по справедливости.

Мужчины закивали, глаза их еще гуще пеленой ярости затянулись. Данимир подхватил кувшин, наполнил братину глубокую, массивную до краев брагой. И пошла она по кругу, скрепляя слова и помыслы, делая их одним единым замыслом и силой для всех. И никто теперь не мог остановить это: ни указ Вяжеслава, ни даже Радьяр. Воевода не показывался в эту ночь в гриднице, чтобы не наводить раздора лишнего. Коли отец не смог старшего княжича остановить, то ему и пытаться нечего. Хотя Арьян чуял, что, если б дал князь на то согласие, воевода первым в ряду был бы.

Как рассеялись по душной гриднице первые утренние лучи, вся братия вышла во двор. Собрались споро. Для воина много ли нужно? Главное — оружие наточенное, припасов кое-каких в дорогу да плащей от сырой погоды и ночного холода. Больше пришлось с палатками возиться, скручивая их в тюки да на седла водружая поклажей бренной. Едва край златоглавого кола показался из-за темно-изумрудного лесистого окоема, как кмети дружно поднялись в седла да покинули детинец. Князь Вяжеслав не вышел, как, впрочем, и думал Арьян, да и не было в том проку — держать сыновей подле себя отец все едино не сможет. А раздувать ссору не станет, дабы у народа да старост не вызвать лишнего беспокойства.

Поднимая пыль столбом, всадники минули еще малолюдный посад да в луг выехали, а там и до Ряжеского леса рукой подать. Ближе к обеду достигли частокола елового, углубляться в него не стали, в обход повернули, в сторону Излуча, куда ныне и пролегал путь дружины.

— До острога путь до полуночи, но если не станем на отдых, то к вечеру придем, — сказал Векула-десятник, поравнявшись с Арьяном.

Княжич глянул на лазурное, чистое от облаков небо бездонное, сощурился от такой чистоты дивной, бьющий больно по глазам. Раны не переставали ныть и полосовать нещадно, да и непривычно так долго в седле быть.

— Поторопиться нужно, — согласился Арьян.

Векула только глянул на него, но настаивать не стал.

Ближе к вечеру на землю опустился грузом пекло, и воздух сделался тяжелый, раскаленный — не продохнуть. Даже трава, казалось, вяла, только редкий ветерок налетал, дразня жаждущих прохлады кметей да лошадей. Животным хуже всего приходилось, они рьяно хлестали себя хвостами, смахивая впивающихся в шкуры оводов да комаров, будто озверевших от жары. Хотелось уж свернуть к реке да прямо в воду погрузиться. Арьян и на то был готов уже, хоть русло незнакомое, и таких он отродясь сторонился. А когда потянуло душным запахом полыни, цветущим клевером да синей горечавкой, голова кругом пошла и пот покатился градом со лба да по спине. Усталость накатила страшная. Прошли еще пару верст, и коло стало как бы ниже. Кмети выдохнули облегченно, когда впереди в знойной дымке показались бревенчатые стены острога Излуч.

Излуч стоял на холме среди лиловых кустарников багульника, огибаемый плесом неширокой речушки под название Брезь. Острог поставил еще отец князя Гостивой. Бревенчатые стены, высохшие на солнце, как ребра, распинались на холме под жаром солнца.