|
Мыслить уже невозможно, и воспоминания текут, как спокойная река, омывая берега и уступы, и вот возникает перед ним новый образ. Густой изумрудный лес, омытый свежим холодным светом, Мирина, оставшаяся с Векулой и Мечеславом, и последнее, что врезается в душу, это удивленный взгляд, растерянное молчание, невысказанные слова. Все это волнами бьет о грудь Арьяна, одна за другой, и вот река уже несется, набирая силы и мощь, и удержаться невозможно, мощные толчки опрокидывают его из стороны в сторону, пока не топят в самые недра. А потом холод и тишина. Пребывая во власти покоя, Арьян слышит сквозь толщу сбившиеся рваные дыхания и ударяющие в самый живот сладострастные стоны, приглушенные, тихие — видно кто-то из чернавок все же остался в гриднице, став в эту ночь кому-то усладой. Думает Арьян и проваливается в сон. Изба и стены бревенчатые погрузились во тьму, закачались, утрамбовывая мечущееся сознание в пустоту, пряча от терзающих на части чувств, ставших неуправляемыми совсем. Его терзало одно — то, что княжна в чужих руках, не в его. Чужие руки теперь ее ласкают, целуют губы… В груди начинает печь, ломить в висках, а дыхание становится хриплым. Он провалился в огненную воронку, пропадая, стираясь в пепел, оседая черным осадком на самое дно безмолвия.
Арьян открыл глаза и вскочил с лавки, будто от сильного толчка, понимая через туман, что уснул. Снилось что-то темное ужасно, втягивающее его вглубь, и он все никак не мог выбраться. Кошмары стали сниться часто. Рубец на боку заколол, и Арьян скривился — вчерашняя разминка сказывалась. Сердце колотилось бешено, и сквозь шум крови княжич, наконец, осмотрелся. Первые девственные утренние лучи брезжили в высоких прорубах. Он был здесь не один, другие мужи, что остались вчера за столом, также лежали по лавкам и еще спали, среди них Арьян мутным взором вырвал из полумрака у стен огненную голову Заримира. На его груди распласталась та самая русоволосая голая чернавка, чей голос он и слышал. Арьян пронизал пальцами отросшие волосы, шумно выдохнул, окончательно приходя в себя. Впереди еще целый день до отбытия. Целый мучительный день, и его нужно как-то пережить. Вся выдержка и терпение полетели в бездну, Арьян, наверное, впервые испытывал на себе дерущую нутро, словно тысячи когтей коршунов, ревность, от которой горело все, она не давала покоя, испепеляла жаждой, нетерпением, злостью. Теперь он знал, как пахнет безумие, какой вкус имеет ревность — вкус гари и горечи. Это изматывало страшно, источало с каждым мигом, превращая его в тень. Поправив сбившуюся во сне косоворотку и пояс, Арьян пошатывающейся походкой вышел из своего укрытия, все еще сонный и во хмелю прошел к столу. Вчера славно посидели, голова почти не гудела, зато пересохло горло так, что язык к небу приставал. Векула и Мечеслав его встретили приветственными кивками и рукопожатиями, усадили за стол, понимающе кивая, придвигая холодного сбитня. За время пребывания в детинце Излуча со многими сблизились, став крепкой, нерушимой братией, скованной одним замыслом. Арьян надолго присосался к чаре, глотая жадно ледяное до ломоты в зубах питье, пожар немного угас внутри, а мысли смерзлись в голове, как, впрочем, и душа. А как запели первые петухи, проснулся детинец и посад весь, наполнился людьми да шумом. Данимир, явившийся в гридницу, в это утро был приподнят духом, и Арьяну вполне были ясны причины такого настроя и блеска в глазах да довольной ухмылки. Сегодня будет ночь длинной, и самая желанная забава — ловить своих русалок, одна из которых вдруг ненароком да княжной окажется, и уж тогда-то не отвертеться схваченной девице, если поймал ее юноша, обязательно поцеловать должна, а там и венок на голову надеть и через костер прыгнуть. Такой обряд запечатлеют и освятят сами боги и земля, скрепив союз. Так что и до свадьбы недолго. Пробуждаясь один за другим, кмети расходились каждый по своим нуждам. И Арьян долго рассиживаться не стал, да и не дали братья. |
