— Лик Христов — вот основание и точка. Небо раскрылось после обрезания, и нет ни греха, ни добродетели, ни богатства. Прерывистый, задыхающийся шёпот — вот эмбрион всех сфинксов…

— Господин присяжный заседатель! Я тоже ничего не понимаю. Нельзя ли проще?

— Проще я не могу… — грустно сказал заседатель. — Мистическое требует особого языка… Одним словом, — нужна близость к богу.

— Караулова, вы понимаете? Нужна только близость к богу — и больше ничего.

— Нет. Какая уж тут близость при таком деле! Я и лампадки в комнате не держу. Другие держат, а я не держу.

— Намедни, — басом сказала Кравченко, — гость пива мне в лампадку вылил. Я ему говорю: «Сукин ты сын, а ещё лысый». А он говорит: «Молчи, говорит, мурзик, — свет Христов и во тьме сияет». Так и сказал.

— Свидетельница Кравченко! Прошу без анекдотов! Вам ещё что нужно, свидетель?

Свидетель, частный пристав в парадном мундире, щёлкает шпорами.

— Ваше превосходительство! Разрешите мне уединиться со свидетельницей.

— Это зачем ещё?

— Относительно присяги, ваше превосходительство. Я в ихнем участке, где ихний дом… Я живо, ваше превосходительство… Она присягу сейчас примет.

— Нет, — сказала Караулова, немного побледнев и не глядя на пристава.

Тот повернул голову, грудь с орденами оставляя суду:

— Нет, примете!

— Нет.

— Посмотрим…

— Посмотрите…

— Довольно, довольно!.. — сердито крикнул председатель. — А вы, господин пристав, идите на своё место: мы пока в ваших услугах не нуждаемся.

Щёлкнув шпорами, пристав с достоинством отходит. В публике угрюмый шёпот и разговоры. Ремесленник, расположение которого снова перешло на сторону Карауловой, говорит: «Ну, теперь держись, баба! Зубки-то начистят, — как самовар, заблестят». — «Ну, это вы слишком!» — «Слишком? Молчите, господин: вы этого дела не понимаете, а я вот как понимаю!» — «Бороду-то где выщипали?» — «Где ни выщипали, а выщипали; а вы вот скажите, есть тут буфет для третьего класса? Надо чирикнуть за упокой души рабы божьей Палагеи».

— Тише там! — крикнул председатель. — Господин судебный пристав! Примите меры!

Судебный пристав на цыпочках идёт в места для публики, но при его приближении все смолкают, и так же на цыпочках он возвращается обратно. Репортёр с жадностью исписывает узенькие листки, но на лице его отчаяние: он предвидит, что цензура ни в каком случае не пропустит написанного.

— Как хотите, а нужно кончить! — говорит член суда. — Получается скандал.

— Пожалуй, что… Ну что ещё вам нужно, господин защитник? Все уже выяснено. Садитесь!

Изящно выгнув шею и талию, обтянутую чёрным фраком, защитник говорит:

— Но раз было предоставлено слово господину товарищу прокурора…

— Так и вам нужно? — с безнадёжной иронией покачал головой председатель. — Ну хорошо, говорите, если так уж хочется, только, пожалуйста, покороче!

Защитник поворачивается к присяжным заседателям.

— Остроумные упражнения господина товарища прокурора и частного пристава в богословии… — начинает он медленно.

— Господин защитник! — строго перебивает председатель. — Прошу без личностей!

Защитник поворачивается к суду и кланяется:

— Слушаю-с.