Попав под их яростный обстрел, многие из новобранцев растерялись, дрогнули и стали пятиться назад. Возник затор, что сразу же усилил число их потерь. Положение стало довольно опасным и угрожающим, но ветераны с честью вышли из него.

Образовав из щитов «черепаху», они приблизились к баррикаде и, несмотря на ожесточенное сопротивление защитников, принялись крушить столы, скамейки, кровати из которых она состояла. Ободренные их примером, молодежь последовала примеру и вскоре, последний бастион Пальмиры пал разбросанный в разные стороны.

Эвмен въехал в город, когда уже все было кончено. Медленно и неторопливо ехал он по улицам разоренной солдатами Пальмиры. Мимо домов с почерневшими от копоти стенам и с пустыми проемами окон и дверей, мимо обугленных от пожара пальм давших название городу. Не слыша ни плача и скорби детей лишившихся родителей, ни мольбы о милости женщин и мужчин, обреченных по его приказу на смерть и рабство.

Стратег остановился перед дворцом городского совета, на ступенях перед которым лежали люди, погибшие от скифских стрел, мечей аграспистов и копий пельтеков. Брезгливо переступая через распростертые тела, он подошел к дворцовой двери, сиротливо висевшей на согнутых петлях.

Подобрав валявшийся поблизости обломок копья, Эвмен достал из висевшей на поясе дорожной сумки свиток и, расправив его, с силой пригвоздил к двери. Это было злополучное письмо царя Александра к жителям Пальмиры. Пройдя столь трудный путь, оно все-таки было доставлено адресатам даже вопреки их воле.

— Установить здесь с десяток колов и насадить на них головы эти глупцов, что дерзнули противиться воли великого царя Александра! Пусть после смерти почитают его послание, которое могло сохранить им жизни и имущество — приказал стратег солдатам, удовлетворенный своим деянием.

Следуя военной традиции, Эвмен отдал город на трехдневное разграбление солдатам. Когда же они взяли справедливую плату за пролитую кровь, а пленники были проданы неизвестно откуда взявшимся купцам, македонское войско двинулось в новый поход. И вновь, перед воинами стратега предстали знойные каменистые просторы Палестины, по которым им предстояло пройти к истокам великой еврейской реки Иордан.

Примерно такая же картина, предстала перед кораблями Александра, когда они достигли огромного мыса, разделявшего воды Аравийского моря и просторами седого океана что, по мнению царских географов, омывал всю Ойкумену.

Оставив жемчужный остров, Неарх предложил царю плыть к мысу по открытой воде, а не сиротливо жаться вдоль пышущих жаром берегов Аравии. Это предложение было довольно рискованным, но Александр принял его, правда, предварительно заглянув в лоции этих мест составленные ему Нефтехом.

Насладившись морской прохладой, при подходе к мысу македонцы столкнулись с песчаным суховеем, внезапно прилетевшим из глубин полуострова. Едва только корабли приблизились к берегу, как были накрыты густой пеленой раскаленных песчинок, принявшихся безжалостно вонзаться в людские тела.

Словно огненные осы, они стали жалить мореходов в лицо, шею, руки, норовили попасть в глаза, нос, уши, горло. Гребцы, матросы, кормчие пришли в ужас, испытав на себе смертоносное дыхание аравийской пустыни. Не дожидаясь команды, они стали отводить корабли от негостеприимного берега.

— Да, Неарх, ты был абсолютно прав, назвав это место — мысом смерти. Располагать здесь торговую гавань может только безумец, несмотря на очень выгодное положение для контроля над торговлей, — разочарованно воскликнул Александр, укрывшись от вездесущего песка под спасительным паланкином.