|
Но когда он слишком круто повернул за угол, конь его упал, увлек за собою всадника и хотя не зашиб его, однако помешал ему тут же вскочить, так что разъяренная толпа успела окружить гугенота. Мержи прислонился к стене и некоторое время успешно отбивался от тех, кого могла достать его шпага. Но вот кто-то со всего размаху ударил по шпаге палкой и сломал лезвие, Бернара сбили с ног и, наверно, разорвали бы на части, когда бы некий францисканец, пробившись к нему, не прикрыл его своим телом.
— Что вы делаете, дети мои? — крикнул он. — Оставьте его, он ни в чем не виноват. — Он гугенот! — завопила остервенелая толпа. — Что ж из этого? Дайте ему срок — он покается. Руки, державшие Мержи, тотчас отпустили его. Мержи встал, поднял сломанную свою шпагу и приготовился в случае нового натиска дорого продать свою жизнь. — Пощадите этого человека, — продолжал монах. — Потерпите: еще немного, и гугеноты пойдут слушать мессу. — «Потерпите, потерпите»! — с досадой повторило несколько голосов. — Это мы слыхали! А пока что гугеноты каждое воскресенье собираются и смущают истинных христиан своим пением. — А вы слыхали пословицу: повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить? — весело спросил монах. — Пусть еще немного поверещат — скоро по милости Августовской божьей матери вы услышите, как они запоют мессу по-латыни. А юного этого нечестивца отдайте в мое распоряжение: я из него сделаю настоящего христианина. Ступайте! Захотелось мясца, смотрите, не пережарьте его! Толпа расходилась, ропща, но никто больше Бернара не трогал. Ему даже вернули коня. — Впервые, отец мой, сутана не вызывает во мне неприязни, — сказал Мержи. — Я вам крайне признателен. Не откажите принять от меня этот кошелек. — Если вы жертвуете его на бедных, молодой человек, то я его возьму. Да будет вам известно, что я к вам чувствую расположение. Я знаком с вашим братом и вам желаю добра. Переходите в нашу веру сегодня же. Следуйте за мной — я все мигом устрою. — Ну, уж от этого вы меня увольте, отец мой. У меня нет ни малейшего желания менять веру. А откуда вы меня знаете? Как вас зовут? — Меня зовут брат Любен, и я… Плутишка! Я часто вижу, как вы похаживаете возле одного дома… Молчу, молчу!.. Скажите, господин де Мержи: теперь вы допускаете, что монах способен делать людям добро? — Я всем буду рассказывать о вашем великодушии, отец Любек. — Сменять протестантское сборище на мессу не хотите? — Еще раз говорю: нет. И в церковь буду ходить только ради ваших проповедей. — Как видно, вы человек со вкусом. — И к тому же ваш большой поклонник. — Мне, мочи нет, досадно, что вы такой закоренелый еретик. Ну, я свое дело сделал — я вас предостерег. А там уж смотрите сами. Я умываю руки. Прощайте, мой мальчик. — Прощайте, отец мой. Мержи сел на коня и, слегка потрепанный, но весьма довольный тем, что дешево отделался, поехал домой.
Глава двадцатая Легкоконный отряд
Jaffiеr Не amongst us That spares his father, brother, or his friend Is damned. Вечером 24 августа легкоконный отряд вступал в Париж через Сент-Антуанские ворота. Конники, судя по их запыленным сапогам и платью, совершили большой переход. Последние отблески заходящего солнца освещали загорелые лица солдат. На этих лицах читалась та безотчетная тревога, какую обыкновенно испытывают люди перед событием еще неведомым, но, как говорит им сердце, мрачным. Отряд шагом направился к обширному пустырю, тянувшемуся около бывшего Турнельского дворца. |
