— Ричард уже был женат, — говорила мне Шеба. — В семейной жизни он опытнее и мудрее.

Я как-то предложила поставить изготовление ее замечательных поделок на коммерческую основу.

— Вы могли бы продавать их, к примеру, универмагам. Уверяю вас, Шеба, они будут улетать в мгновение ока.

— Нет-нет, — отмахнулась Шеба. — Если бы я решилась на что-то подобное — попыталась бы начать собственное дело, — то следовало заняться этим раньше.

— Сейчас тоже не поздно, — возразила я. — Вам еще далеко до старости, верно?

Шеба замотала головой.

— Конечно, я знаю, что еще не старуха, но все равно поздно. И давно поздно. Несколько лет назад на меня вдруг напала такая злость за все то, чем, как мне казалось, я пожертвовала ради семьи. Меня осенила безумная идея, что если бы не встреча с Ричардом и раннее замужество, в котором я себя похоронила, мне многое удалось бы. Я бы столько всего успела: изваяла гениальную скульптуру, исколесила мир… да мало ли что еще. И однажды я заявила Ричарду, будто он «убил мою фантазию». Боже, что на меня тогда нашло! В конце концов Ричарду осточертело мое нытье, и он переделал подвал в мастерскую. Договорился о няньке, все продумал и рассчитал, чтобы у меня было три вечера в неделю без хлопот о Бене. Ричард сделал все возможное, пошел на расходы, которых мы вообще-то не могли себе позволить… И знаете что? Ничего не вышло! Нет, у меня, конечно, получались хорошенькие тарелочки и даже пара скульптур, а толку? Почти все отвоеванное время я либо мыльные оперы смотрела, либо дрыхла. — Шеба засмеялась. — Вот и выходит, что ни Ричард, ни дети ни от чего меня не отрывали. Совсем наоборот: семья стала безупречным прикрытием моей природной лени.

— Вы слишком строги к себе, — сказала я. — Откуда вам знать, чего вы достигли бы, если бы не вышли замуж? В любом случае, юности вас лишили.

Шеба опять покачала головой:

— Нет, нет, нет. Если уж на то пошло, живя с Ричардом, я искусственно продлила юность. Разве вы не понимаете, что ко мне продолжали относиться как к ребенку? Всю свою взрослую жизнь я была младшей. Так сказать, младенец в старшей группе. Мы дружили и общались с поколением Ричарда, а не моим. Я постарела, сама не заметив как, но по-прежнему воображая себя папочкиной крошкой. А несколько лет назад у меня вдруг открылись глаза. Я оглянулась и поняла, что люди вокруг меня, к которым я всегда относилась как к старшим — ровесники Ричарда, — они, по сути, такие же, как я. А в чем-то даже моложе. Ричард оберегал меня от встречи с моим собственным немалым возрастом.

Подумать только — все эти душевные слова о Ричарде, о своей семье, о беспечной, солнечной жизни в Хайгейте она произносила в то самое время, когда флиртовала с мальчишкой. Непостижимо. После нашего первого разговора в подвале имя Конноли всплыло лишь однажды. Я спросила, решила ли она свою проблему, и Шеба прощебетала, что поступила в точности, как я ей советовала. «Задушила на корню», по ее выражению. Возвращаясь назад, я понимаю, что с моей стороны было глупо принять такой ответ на веру. Ну почему я не потрудилась уточнить, как именно она избавилась от малолетнего воздыхателя? Увы, в тот момент Конноли был для меня слишком незначительной фигурой. Если я о нем и думала, то исключительно как о досадной помехе — по ошибке попавшей в теплую ауру Шебы соринке, от которой своевременно избавились. Шеба никогда не вела себя как женщина, у которой интрижка на стороне. Временами, быть может, неоправданно веселилась, но я в то время считала — точнее, питала надежду, — что ее хорошее настроение было некоторым образом связано со мной.

* * *

Едва я поставила точку в предыдущем предложении, как от Бэквитов мне позвонила Шеба
и принялась вопить в трубку всяческие гадости
о Ричарде, умоляя прийти к ней на помощь.