|
Из-под изодранной в клочки штанины высовывались рваные, тёмно-красные, уже заветрившиеся куски мышц, из которых острой пикой торчал осколок белой, покрытой красноватой плёнкой кости, а из неё — из кости, в свою очередь, свешивалась вниз розовая сопля мозга. Но не это оказалось самым страшным, что столь сильно подействовало на уже видавшего виды полевого командира. Из переплетения изувеченных взрывом мышц, полностью очищенная от них, на почти белую кость тянулась тёмно-синяя, почти фиолетовая трубочка вены, слипшаяся от недостатка, точнее полного отсутствия в ней крови. Именно эта сморщенная, потемневшая трубочка-жилка, а может даже всего лишь маленькая, сгустившаяся у её кончика, ещё более тёмная, едва ли не чёрная капля крови, вдруг неожиданно вывернула сознание Хаваджи, крутанула так, что доселе сдерживаемая тошнота выбралась наружу нестерпимыми, неудержимыми приступами рвоты. Мир для Мирзоева померк. Не в силах перевернуться, он сумел лишь приподнять голову, когда его вывернуло наизнанку. Рвотные массы растекались по губам, стекали по подбородку, текли на шею, каплями разлетались по груди. Хаваджи захлёбывался, проглатывал горькую вонючую смесь и снова выплёскивал её наружу. И так раз за разом, пока несшие его моджахеды не опустили носилки и, приподняв за плечи, не повернули едва ли не полумёртвого главаря лицом вниз. Лес огласился новыми рыками, постепенно затихающими от бессилия и превращающимися в хрипящие стоны…
Всё, мы почти у цели. Хребет заметно пошёл под уклон, в просветах деревьев завиднелось каменистое русло ручья. За ручьём — ротный опорный пункт ВДВешников. Там наша колонна, там отдых. Но едва ли осознание этого даёт сил, скорее, наоборот. Ну, мужики! Ну, ещё чуть-чуть! Я вижу, как тяжело даются последние сотни метров моим бойцам. Я сам едва переставляю ноги, но не смею даже на мгновение проявить слабость. Я даже выдавливаю из себя обнадёживающую улыбку, пытаясь подбодрить вдруг пришедшего в сознание Эда. Я по-прежнему иду в замыкании. Рядом сопит тяжелогруженый Тушин, кроме своего пулемёта у него автомат и рюкзак Довыденко. Чаврин снова тащит свой ПКМ, Вячин сменил у носилок Баранова. Самым первым, взвалив на плечо Гаврилюка, устало вышагивает Прищепа. Идущий следом за ним Кудинов тащит три запиханных один в другой рюкзака и связку оружия — раненых и трофейное. Его бы бросить… Но теперь ни к чему. Мы вываливаемся на открытое пространство русла и со стуком выворачивающихся из-под ног камней пересекаем водную преграду. Со стороны РОПа к нам бегут ребята из группы капитана Гуревича. Сам Гуревич идёт следом, мой ротный — майор Фадеев, стоя на бруствере окопа, машет рукой. Всё, пришли! Разведчики первой группы уже рядом…
И только передав им раненых, я отчётливо сознаю, что теперь действительно всё — боевое задание закончилось. Пропустив вперёд носилки и раненых, мы буквально вползаем по узкой тропе на территорию блокпоста, охраняемого десантниками. Игорь хлопает меня по плечу, что-то говорит. Хорошо… мы почти дома.
Задымлённая, зачуханная, измотанная долгим бесцельным стоянием на одном месте десантура, впрочем, ничем уже давно не отличающаяся от обычной пехоты, с вытаращенными глазами наблюдала за выходящей из леса моей — спецназовской группой. На лицах десантников было написано смешанное выражение зависти и восхищения. Только что вышедшие из боя, с грязными, заросшими щетиной лицами, с окровавленными разгрузками и маскхалатами, одетые кто во что горазд, несущие раненых, спецназовцы, наверное, казались мальчишкам — десантникам инопланетянами, случайно опустившимися на охраняемый ими уголок земли. Внеземными существами, которые действительно могут всё. Я смотрел на своих бойцов и почти улыбался: в чём-то эти встречающие нас пацаны действительно были правы: мои ребята действительно могли многое! Мы выполнили задачу и вернулись. Вернулись! Мы вернулись, но потеряли одного спецназовца. |
