Роберт обратился к дочери:

– Очевидно, ты не хочешь здесь оставаться.

– И что же навело тебя на эту мысль? Может быть, то, что я уже миллион раз тебе говорила, что не хочу сюда ехать? Или то, что не хотела играть в твою дурацкую игру? Или то, что я считала это жестокой манипуляцией и бездарной тратой времени?

– Да, – прервал ее Роберт. – Вот это.

– Но ты все равно заставил меня поехать.

– Да.

– Слушай, если ты думаешь, что тебе удастся что-то изменить, навязывая мне свою волю, или загладить то, что ты…

Роберт тяжело вздохнул.

– Я уже говорил тебе: то, что произошло между мной и твоей матерью, не имеет к тебе ни малейшего отношения.

– Это имеет ко мне самое прямое отношение!

– Изабель… – Роберт покосился на Саймона и понизил голос. – Я бы и правда предпочел обсуждать это с глазу на глаз.

– Что ж, я тебе сочувствую.

Саймон снова попытался слиться с обстановкой или хотя бы уподобиться по цвету простыням Джона Картрайта. Но те, на беду, оказались усыпаны цветочным узором.

– Мы с тобой никогда не разговаривали о том времени, когда я входил в Круг. Не обсуждали, почему я последовал за Валентином, – сказал Роберт. – Я надеялся, что мои дети никогда не узнают об этой части моей биографии.

Изабель мрачно заметила:

– Я слушала твою лекцию вместе со всеми.

– Нам с тобой обоим известно, что история, предназначенная для публики, никогда не содержит всей правды, – нахмурился он. – Есть кое-что, о чем я не упомянул в лекциях. Да и вообще никому не рассказывал. Я не упомянул, что, в отличие от большинства членов Круга, я никогда не был, так сказать, истинно верующим. Остальные – они считали себя мечами Разиэля в человеческом обличье. Ты же видела, как твоя мать отчаянно сражалась за справедливость.

– Так у нас теперь мама во всем виновата? Отлично, пап. Просто супер. Видимо, теперь мне следует считать тебя эдаким крутым парнем, который видел Валентина насквозь, но все равно участвовал во всех его делах – потому что этого хотела твоя подруга?

Он помотал головой.

– Ты не поняла. Больше всего виноват я сам. Твоя мама и остальные… они думали, что поступают правильно. Они любили Валентина. Они считали, что он прав. Они верили. Я же так и не смог набраться мужества, чтобы поверить по-настоящему… но да, я участвовал во всех его делах. Не потому, что считал это правильным, а потому, что так было легче всего. Потому что Валентин казался таким уверенным! Я положился на него потому, что оказался слишком слаб. Я пошел путем наименьшего сопротивления.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Ее голос был полон яда.

– Тогда я не понимал, каково это – быть совершенно уверенным в чем бы то ни было, – ответил Роберт. – Не знал, каково это – любить кого-то или что-то без всяких условий. Безоговорочно. Я думал, что, может быть, смогу испытать это чувство с моим парабатаем, но… – Он остановился, как будто то, что он хотел сказать, невозможно было произнести.