Но Грейс… Грейс в своем бело-голубом платье в этом мрачном доме выглядела как видение рая.

Бейн отвел от нее глаза и взглянул на Татьяну. Глаза женщины презрительно сузились.

– Пойдем, колдун, нам нужно обсудить одно дельце.

Вслед за Татьяной и Грейс Магнус поднялся по лестнице и прошел по длинному коридору. Под ногами хрустели осколки стекла, по углам поспешно разбегались какие-то тени. Нет, это не крысы, понял он, приглядевшись.

– Находясь здесь, Бейн, даже не пытайся шарить по ящикам, – донесся до него голос Татьяны. – Отец оставил после себя стражей, которые теперь охраняют наше имущество.

Она открыла дверь в одну из комнат. В центре комнаты лежал опрокинутый стол, вдоль окон, словно тела повешенных, болтались пыльные шторы, деревянный пол был засыпан обломками и забрызган пятнами крови – следами давнего сражения, которые никто не потрудился убрать.

Картины на стенах висели криво, холсты кое-где оторвались от рам. Преобладали морские сюжеты, и Магнус поморщился – после злополучной попытки пожить жизнью пирата он питал к морю отвращение.

Нетронутым остался один-единственный портрет. Он был написан маслом и хранился под стеклом, пыльного налета на нем не было. На портрете был изображен юноша лет семнадцати, ужасно бледный и тощий. Он сидел в кресле, откинув голову на спинку, словно у него не было сил держать ее самостоятельно. Глаза юноши были темно-зеленые, словно вода в лесном озерце, покрытом листьями, на лоб спадали темные прямые волосы, тонкие пальцы вцепились в подлокотники. Такие портреты Магнус видел и раньше – родственники стремились запечатлеть на них обреченных на смерть близких. Он даже представил, скольких усилий стоило позировать этому юноше, чтобы после его смерти портрет служил утешением живущим.

Магнус вспомнил Джеймса Эрондейла – если тот был полон сил, хотя и пребывал в хандре, то юноша на портрете был красив хрупкой красотой свечи, способной угаснуть в любую минуту.

На изодранных обоях, когда-то зеленых, но теперь приобретших серо-болотный оттенок, были начертаны слова. Магнус был вынужден признать, что чернилами послужила кровь, пролитая много лет назад, но так и не отмытая.

Обои свисали со стен лохмотьями. На разрозненных кусках Магнус видел лишь отдельные слова: ЖАЛОСТИ, СОЖАЛЕНИЙ, АДСКИЕ.

Последнее предложение все еще можно было прочесть. ДА СЖАЛИТСЯ ГОСПОДЬ НАД НАШИМИ ДУШАМИ, гласило оно. Ниже была еще одна фраза: БОГ НЕ ЗНАЕТ ЖАЛОСТИ, НЕ БУДУ ЗНАТЬ ЕЕ И Я. Она была не написана кровью, а процарапана на стене через обои, причем, как подозревал Магнус, совершенно другой рукой.

Татьяна села в кресло с вытертой от времени, покрытой пятнами обивкой. Грейс опустилась на колени рядом с приемной матерью. Проделала она это изысканно, порхнув юбками, как лепестками цветка. Магнус подумал, что девушка, должно быть, привыкла плюхаться в грязь, не оставляя на одежде ни единого пятнышка. И как это ей удается?

– Давайте к делу, мадам, – сказал Магнус, а про себя добавил: «Чтобы побыстрее убраться из этого дома». – Скажите мне, для чего конкретно вам понадобились мои непревзойденные способности, чего вы от меня ждете.

– Полагаю, – сказала Татьяна, – ты уже заметил, что моя Грейс прекрасна и без всяких заклятий.

Магнус снова посмотрел на Грейс, опустившую глаза на лежавшие на коленях руки. Вполне возможно, что без заклятий не обошлось, но не исключено, что ее красота была естественной. Природа ли, магия ли – Магнусу было все равно.

– Уверен, что ее уже по праву можно считать колдуньей.

Грейс промолчала и лишь бросила на него из-под ресниц поразительный в своей кротости взгляд.

– От тебя, колдун, мне нужно нечто иное, – усмехнувшись, произнесла Татьяна.