Изменить размер шрифта - +
Радость жизни бурлила в его по-сибирски крепком теле. К тридцати пяти годам он явно не перепробовал всех наслаждений жизни и рвался к ним поминутно. Около него я чувствовал себя восторженным щенком. Мы твердо решили совратить Игоря.

– Чтобы два таких мужика!- гордо говорил Андрей.- Два таких мэна! Не соблазнили выпить и поиграть в карты одного американского еврея! Да он у нас вернется новым русским!

Игорь словно предчувствовал, какой атаке подвергнется (тем более что в русском интеллигентном сообществе третий человек необходим: без третьего какой же преферанс, не говоря уже о главном). Он робел, мямлил, переводил уже не с прежней скоростью и вообще вел себя неуверенно. У него была инструкция – безотказно сопровождать российских журналистов, куда бы они ни поехали знакомиться с чудесами демократии. В качестве первого чуда демократии Андрей уверенно выбрал ночной клуб «У Тиффани», который помещал свою рекламу во всех местных газетах. Как истинный профессионал, он позвонил туда и узнал программу: стриптиз в нее входил. Возможен был и персональный танец на столе по желанию клиента.

– Игорь, вы сегодня везете нас к Тиффани. За тачку платим мы.

– Друзья мои, может быть, лучше в концерт… Сегодня здесь пятая симфония Малера, билеты всего по тридцать долларов…

– Че-во? У Тиффани вход десять! В семь ноль-ноль встречаемся в холле.

К семи у камина, который обеспечивал особый уют холлу нашей крошечной трехэтажной гостиницы, собралась вся троица: Игорь Кацис при полном параде и мы с Андреем в новокупленых джинсовых костюмах. Глаза Кациса блестели – то ли от ужаса, то ли от предвкушения. Лично я сильно робел, потому что ни разу еще не бывал в ночном клубе, а стриптиза не видел тем более (меня вполне устраивает его кратковременный сеанс перед тем, как обоюдно плюхнуться в постель, и тогда уж, по-моему, чем быстрей, тем лучше, а музыка вообще отвлекает). Привлекало меня главным образом название, и то ностальгически: люблю Трумена Капоте.

У Тиффани была тьма народу, замечательно веселого и дружелюбного. Тридцати-сорокалетние клив-лендцы сидели за столиками, беззастенчиво дымили и шумно прихлопывали. Мы попали к самому началу парада-алле, когда все участницы будущих увеселений выходят на подиум и на нем покачивают бедрами. На девушках уже не было ничего, кроме совершенно иллюзорных трусов. Нас быстро провели к угловому столику на троих (в большом зале еще хватало мест), мы заказали по джину с тоником и стали его книжно посасывать, наблюдая за не менее книжным действом на подиуме.

Меня всегда восхищает на Западе (особенно в Штатах и, может быть, в Париже) поразительная готовность людей жить с каким-то полным, беззастенчивым знанием о себе. В России человек принимает себя очень избирательно – многое в себе ненавидит, над чем-то пытается работать, что-то исправляет… Америка знает себя, как – не сочтите за оскорбительное сравнение – знает все свои эрогенные зоны грамотная, тонко чувствующая проститутка. Дело не в том, чтобы не стесняться,- дело в том, чтобы себя понимать. Вот это бесстрашное, почти гордое самосознание и позволяет им так легко, без понтов и комплексов созерцать чужое красивое голое тело, при этом вольготно расположив в кресле свое собственное. Я не назвал бы стриптиз особо возбуждающим зрелищем. «Интересно девки пляшут»,- как говорит в случае сильного изумления один мой друг,- но не более того. Это скорее ужасно весело. Ежели у нас в пип-стрип-клубе, допустим, выплясывает какая-нибудь тварь,- так уж у нее и надрыв, и достоевские комплексы, и интервью у нее брали еще год назад (там она либо философствует о высокой творческой энергетике голого тела, либо сетует на то, как ей тяжело трясти своими прелестями перед маловысокодуховными людьми. Одна еще и стишки свои печатала. Ужас!). Все время такое чувство, что она делает одолжение, с кровью и потом, и либо ее очень жалко, либо чувствуешь себя таким ничтожеством! таким рабовладельцем! Не то было у Тиффани.

Быстрый переход