|
Пусть даже антропософского,- неважно, ортодоксы могут покурить в сторонке. Тем более что ортодоксы свою просветительскую деятельность сводят к запрещению фильмов и ксенофобской риторике. Я небольшой сторонник церковных (или сектантских, или антропософских) детских домов, но это лучше, чем государственные в их нынешнем виде. Поселение в Любутке возникло – верней, вынуждено было взять на себя лечебные функции – потому, что раненных нашей жизнью не исцеляет сегодня никто. Но пусть граница между Любуткой и большим миром станет прозрачнее, а перспектива возвращения в город не пугает обитателей общины. Это разгрузит и Елену Давыдовну, освободит ее от роли главной, если не единственной опоры Любутки. Какими таежными тупиками кончаются пути, уводящие человека от мира,- слишком известно. В легальности (и даже в государственности) есть своя прелесть. Романтики, конечно, гораздо меньше, зато и душевного здоровья побольше, и ответственность как-то делится, и главное – перспектива появляется. Ведь и православная наша церковь, к которой у каждого наверняка свой перечень претензий, тем прекрасна, что легализует, выводит на поверхность те движения души, которые могут утащить человека в подполье, в подсознание, в преисподнюю… Чем экстаз в глазах проповедника, чем непримиримость неофита – лучше родной, рутинный русский поп, бубнящий под нос.
1998 год Дмитрий Быков
Потеряевка
Их называют сектой. Проводница в поезде, изумленная тем, что мы сходим на безлюдной позабытой станции, рассказывала: батюшка у них добрый. Мужчины все при бородах, женщины в платочках. Правила строгие. Слово «секта» несколько раз упоминалось и в статье, из которой я узнал о Потеряевке и к которой еще вернусь. И когда я рассказываю об увиденном, самые разные люди в один голос говорят то же. Нет, господа, все сложнее. Это не секта. Это теократия. Может быть, единственная сегодня на всей территории России. Алтайский Ватикан со всеми ватикающими отсюда последствиями. А конкретнее говоря – сбывшаяся до мельчайших деталей мечта Александра Солженицына. – Если бы вы нашли выход на Солженицына!- говорил мне Игнатий.- Если бы он мог приехать сюда! Выхода на Солженицына у меня нет – как и у всей России, простите за невольный каламбур. Но пользуясь хоть такой публичностью, какую дает родная газета, обращаюсь здесь: Александр Исаевич! Посетите Потеряевку! Пока вы здесь думаете, как обустроить Россию, они ее здесь уже обустроили. Ровно по вашим лекалам. Приезжайте, не пожалеете. Может, и пересмотрите кое-что из своих советов. Потому что людей, способных жить в такой России, набирается на данный момент шестьдесят человек с небольшим.
Пожалуй, еще ни одна командировка и ни один очерк не давались мне с таким трудом. И не в том дело, что добираться в село Потеряевка надо сначала самолетом до Новосибирска, потом поездом до Барнаула, потом – другим поездом до крошечного разъезда, где и поезд-то останавливается раз в сутки на единственную минуту, а потом пешком четыре километра через поля. Не в дороге трудность, хотя и она не сахар по осени. А в том, что впервые в жизни я не знаю, кто тут прав. Между тем гонений на потеряевцев и так хватало – всякое неосторожное слово с радостью ловится оппонентами Лапкина. Вечная российская ситуация: скажешь слово против – и сразу вляпаешься в таких союзников, что пожалеешь о собственном рождении. А несогласных Лапкин не жалеет. Газету «МК на Алтае», опубликовавшую действительно лживую и грязную статью про него и его лагерь, пообещал разорить: «Сорок семь искажений!» Цифры он любит и благодаря уникальной памяти сыплет ими легко. – Вот сами подумайте: из 817 правил, определенных Вселенскими соборами, современная русская православная церковь нарушает 413, или 57 процентов! А как крестят? Крестят всех подряд, без испытания, без проверки, без полного погружения! Надо же трижды погрузиться с головой – это означает, что вы умерли для прежней жизни! Сами посудите: куда заедет ваша машина, если вы будете исполнять только 57 процентов правил дорожного движения? Не знаю, честно. |
