Четверо спасателей, спустившись вниз по верёвкам, моментально перерезали своими громадными кусачками тросы и вертолёт взлетел. Из второго выскочило ещё двенадцать спасателей, хотя по нормативам в "Ми-24" положено брать всего восемь пассажиров, так кто же обращает внимание на какие-то нормативы, когда в убежище сдавленно рыдают матери и плачут дети? Народ навалился на компрессор и покатил его к убежищу, построенному между двумя домами. Один из них рухнул и основательно накрыл его обломками. Вскоре заработал дизель компрессора, а ещё через несколько минут загрохотали отбойные молотки. Узнав, что под аналогичными завалами находятся люди и из одного убежища уже не доносится стуков, я приказал, чтобы на "Ми-26", как только этот вертолёт долетит до нашего района, срочно доставили тяжелую технику в Звенигород. Спасатели привезли с собой двух овчарок, натасканных на поиск людей под завалами и один из парней вскоре подбежал ко мне вместе с лохматой немецкой овчаркой чёрной масти и крикнул:
— Батя, порядок! Найда дала знать, что в том убежище, в котором люди замолчали, есть живые. Неделя под землёй, в темноте, это не страшно. Я расспросил людей, они говорят, что делали воздухозаборники, открывающиеся изнутри, значит воздух у них там точно есть. Их же панелями, а не песком или землёй завалило, так что хотя и ослабленные, они точно живы. Найда у меня умница, она живых людей через пять метров бетона чует.
От этих слов седой парень рухнул на колени и зарыдал, но это были уже не слёзы отчаяния, а слёзы надежды. Я достал из внутреннего кармана стальную фляжку с коньяком, присел около парня на корточки и, отвинтив пробку, сказал ему:
— На, браток, хлебни. Кто там у тебя, семья?
Парень кивнул и ответил, взяв фляжку:
— Жена с двумя сыновьями и родители. Я специально пошел в другое убежище, мне этот наш б**дский дом всегда не нравился, сука. Батя, они точно живы? Найда не ошиблась?
Хотя и говорят, что собаки на дух не переносят запах спиртного и тех, кто выпил даже совсем немного, Найда, радостно повизгивая, виляя своим хвостом-поленом, немедленно облизала лицо парня, поседевшего от такого горя и снова побежала к развалинам. Парень поднялся на ноги, вернул мне фляжку, из которой сделал всего глотка три и робко поблагодарил меня:
— Спасибо, Батя, век буду Богу за тебя молиться.
Пряча фляжку в карман, я с улыбкой ответил:
— Одним спасибо не отделаешься, братан. Ты мне за это сыновей такими парнями воспитаешь, чтобы ими не только ты, а вся страна могла гордиться. Ничего, через часа три сюда доставят экскаватор и он мигом расчистит подход к у убежищу, а ты мне вот что скажи, здесь, случайно красивая женщина лет тридцати, не искала свою дочь, Алёнку? Её Валентиной зовут?
Увы, но тут о моей Валюше никто даже и не слышал. Впрочем, Звенигород лежал километрах в шести от той прямой линии, вдоль которой плыл батискаф с Алёнкой на борту. Надо же, как всё-таки странно сложилась моя судьба. Вроде бы уже и не мальчик, а я буквально с первых же минут нашего знакомства влюбился в Валю так, что хотел было даже бросить всё к чёртовой матери и ехать вместе с ней в Невель, но она сказала: — "Серёжа, что же ты будешь за командир, если бросишь своих подчинённых в такое страшное время? Не волнуйся, я хороший инженер, с металлом работаю получше иных мужиков, так что я со своим ребёнком обязательно спасусь от волны. Извини, что говорю тебе это, но сейчас я не смогу приехать к тебе. Это даже опаснее, чем промчаться в батискафе на волне. Ну, а потом, когда волна смоет всех мерзавцев, я обязательно приеду к тебе, мой хороший. Ты только никуда не уезжай из Москвы, жди меня. Мы приедем вместе с моим ребёнком." И вот ведь что удивительно, Валюша так и не сказала мне тогда, что у неё растёт такая чудесная дочь. Да, видно сам Бог послал мне эту женщину, мою вторую и, наверное, самую последнюю любовь. |