Роговцев проводит свой сеанс.  - И главное, - говорит он уверенно и веско. - Вы должны полюбить эту жизнь. Не просто примириться с нею - простое примирение не поможет, потому что в подсознании у вас все равно будет копиться напряжение, чреватое срывом. Именно полюбить! Любовь...  Дверь с треском распахивается, и, волоча за собою вцепившуюся ей в локоть секретаршу, врывается Марина.  - Вы меня подставили? - кричит она в наступившей тишине. - Я просто хочу знать, вы меня нарочно подставили за какую-то там долю денег - или это совпало так?  Несколько секунд Роговцев растерянно, почти жалобно смотрит на нее. Потом берет себя в руки, лицо его становится жестким. Угрюмо и нехотя, как бы выполняя неприятный и совершенно бессмысленный долг чести, он спрашивает:  - Ну что такое еще случилось?  - Я была у вас вчера, - говорит Марина, - и вы посоветовали...  - Я помню, - отвечает Роговцев. - Но я не понимаю, по какому поводу... и по какому праву... вы тут устраиваете сцены.  Марина смеется.  - Меня ограбили, - говорит она. - Самым банальным образом, как дурочку. И я хочу знать...  - Боже, - мертво говорит Роговцев. - Это ужасно. Какое время, Марина, какое время... И нет ему конца.  - Вы же воевали вместе! - снова кричит Марина. Все уже ясно, но она не может так уйти. - Под пулями в горах в этих!..  Роговцев подходит к Марине вплотную.  - Да, - тихо произносит он. - Это было отвратительно. И очень подло. Мы как игрушки были... как фишки... со всем своим героизмом и товариществом. Чем больше товарищества и героизма - тем легче любому подонку нами вертеть... И теперь тоже. Что я могу поделать?  - Я сегодня же еду в Москву, - говорит Марина так же тихо. - В прокуратуру Минобороны. Не может быть, чтобы...  Она не договаривает. Ей просто нечем закончить эту фразу. Потому что может быть. Давно и всем понятно, что - может.  И поэтому Роговцев пожимает плечами и, горбясь, отворачивается. Слабо машет ей рукой: мол, уходите, женщина, не надрывайте мне сердце; оно мне еще пригодится.

 Вокзал. Суета. Переполненный перрон. Веселые компании уезжающих, пьяные и нищие... Старушки-торговки, буквально пристающие к пассажирам: "Водочки не желаете? Пивко свежее". "Пирожки с пылу, с жару!" Вдоль длинного состава, издалека, идет Марина. Вот она останавливается возле одного из проводников, проверяющего билеты, что-то говорит ему. Он что-то отвечает. Она опять что-то говорит. Он отрицательно качает головой. Марина идет к следующему - там повторяется та же сцена. Она идет к следующему...  Вагон в хвосте поезда - как после бомбежки. Выбитые стекла, облупленная краска, железо во вмятинах... Внутри - никого. Вероятно, его прицепили, чтобы перегнать на ремонт - или на свалку. Но дверь его почему-то открыта, и на полу тамбура сидит, потягивая пивко, молодой парень в железнодорожной форме.  - Мне обязательно надо уехать этим поездом в Москву, - останавливаясь у этой двери, затверженно произносит Марина. Парень удивленно опускает руку с бутылкой.  - Так мест же полно... сунь любому...  - У меня не хватает денег.  Парень легко, точным движением встает.  - Сколько дашь?  - Семьдесят.  Он присвистывает разочарованно.  - У меня только полтораста, и мне нужно вернуться сегодня же, - произносит Марина, - но это уже не вполне она. Зомби, из последних сил выполняющий неведомо чей приказ.  Парень разглядывает ее некоторое время.  - А садись! - вдруг азартно говорит он.

 За окном купе проводника уплывают назад последние городские дома, начинаются пустыри, переходящие в пустоши. Снега, снега... Бьет колесами в разболтанные рельсы тяжелый состав.  - Случилось чего? - спрашивает парень Марину. Она молчит. Остановившиеся тусклые глаза, мертвое лицо.