— Ты не нервничай. Тут же твоё будущее. Ну как он может верить, если он — жмур, набитый электроникой? Ему и верить-то нечем. То есть, душа у него есть, но не религиозная никак. А взять меня? Ну ты подумай…

И мы с Дэном отчётливо увидели, как волосатый хочет вернуться. Но Ванесса уже открыла ворота — и вот он, утренний город, как на ладони. На рай абсолютно не тянет.

А волосатый бормочет:

— А я ж говорил! А я ж предупреждал! Никакой генетики! Никакой биологии! Никакой медицины этой бесовской! Назад, к предкам, назад…

Дэн говорит:

— Не выйдет у тебя к предкам — мощности маловато у твоей машины времени.

А волосатый прыгает взглядом по окружающему миру, глаза дикие, борода встопорщилась — и не понятно, то ли он в ярости, то ли в ужасе.

Мне жалко стало. Что ж он, виноват, что ли, бедный дикарь, что ему будущее так против нутра пришлось? Он, может, мечтал, что через полтораста лет все национальности разделят заборами и в бога верить заставят — и теперь ему худо. Ну, предрассудки. А что, человечество, как только кончило мамонтов забивать, так сразу — в космос и генетика?

А волосатый ткнул пальцем в пространство и лепечет:

— Кто это? Кто это?

— Это генмодификат, — говорю. — Гермафродит, наверное, они в моде сейчас. Милашка.

— Как это, — говорит, — «в моде»?! А когда выйдет из моды?!

— Выйдет, так сделает новый корпус себе, — говорю. — Делов-то…

— А вон те… крашеные мальчики?

— Это не мальчики, — говорю. — Это девушки. Курсантки ГенМилитари. Апгрейдят себя под асекс, у них считается круто.

— А та… красоточка?

— Это не красоточка, — говорю. — Это парень. Трансвестит. Шлюха, наверное, домой возвращается с плешки. Ты отметь: если такие сиськи — то явно шалава, всё равно, какого пола. Приличные барышни себе грудь так не надувают, а парни — и тем более.

Волосатый к рекламному щиту прислонился, весь в поту, хоть утро и прохладное. Замкнул тактильный контакт на рекламной директории, ангел-голограмма запел райским голоском: «Самый свежий запах, самый надёжный дезодорант, для самых крутых мужчин…» — Дэн его выключил.

Волосатый вытер лоб. Морда у него обвисла.

— Но вон те-то — нормальные? — спрашивает шёпотом.

— Конечно, — говорю. — Что в них ненормального. Традиционалы. Живые. Мужчины. Любовники, похоже.

— Почему? — стонет. — Почему они традиционалы, если они любовники, ради бога?!

— Потому что традиционалы, — говорю, — это те, кто сам живой и спит с живыми.

— А другие, — спрашивает страшным голосом, — что, с мёртвыми?!

— Да по-всякому бывает, — говорю. — Не обязательно. Может, с некроморфами, с машинами, с куклами, с голограммами… Мало ли, кого человеку может захотеться, какая разница…

Вот тут он и не выдержал. Замахал руками, взрыднул и побежал обратно. Мы с Дэном за ним еле угнались, чтобы скинуть поле с его машины времени.

Не попрощался и не поблагодарил. Сразу вскочил в седло — и давай раскочегаривать свою тарантайку. Бормоча: «И атеистов… и генетиков… и пидоров… и либеральных журналистов… и феминисток… и биологов… и космополитов… и электронщиков… и программистов… да всех учёных вообще!» — а взгляд совершенно безумный и борода дыбом.