Самолюбие д’Амбулена заставляло его считать себя втайне умнее и выше тех, кто окружал его, — несоизмеримо умнее и выше. Он и стыдился этого, и бранил себя внутренне, упрекая в несмирении, и терзался чувством вины за то, что оказался умнее, и призывал на помощь все свое великодушие, хотя вряд ли смог бы утверждать наверняка, великодушный он человек или нет. Но от мыслей о великодушии на сердце Робера делалось только тягостнее, ибо он осознавал всю бесполезность великодушия в его положении, особенно сейчас. Ведь он не мог ни простить своего обидчика, и посему в известном отношении профос был прав, так обращаясь с д’Амбуленом, ни забыть обиду, потому что, будь отец Франциск тысячу раз прав, будь даже Сам Бог тысячу раз прав, указывая д’Амбулену на его жалкое место, — а все-таки жгуче обидно! Но если бы молодой врач даже самым невеликодушным образом пожелал отмстить обидчику, то и этого бы он сделать не смог. И вовсе не во власти и могуществе отца Франциска или Господа Бога дело: просто Робер не решился бы что-нибудь совершить.

О, если бы отец Франциск просто унизил его, д’Амбулена, поиздевался, осыпал оскорблениями! Но профос обращался с визитером так, будто того вообще не существовало. Как с пустым местом. И этого молодой француз вынести не смог. Ему вдруг остро, до дрожи в коленках, до ломоты в руках захотелось совершить поступок. Все равно какой — он лишь хочет быть замеченным, выведенным из небытия.

— Брат, подойдите сюда, пожалуйста! — вдруг услышал он у себя за спиной приглушенный голос.

Робер вздрогнул и поежился. Давно никто не именовал его «братом», пожалуй, еще со времен коллежа. А еще чтоб таким мягким голосом… Он обернулся и увидел священника, в котором узнал племянника дона Фернандо.

— Вы, кажется, врач, брат… не припомню, простите, вашего имени? — все так же вполголоса продолжал отец Дамиан.

— Робер д’Амбулен. Да, я врач… падре. Мы с вами кажется встречались раньше?

Отец Дамиан густо покраснел и ответил:

— Ну да, но я был, пожалуй, совершенно тогда неузнаваем. Только сейчас это неважно. Значит, я не ошибся, и вы действительно доктор…

— Вам нужна медицинская помощь?

— Не мне. Одной особе… видите ли, она находится здесь… тайно. И я опасаюсь, что дон Фернандо… то есть его высокопреподобие… — пролепетал Дамиан. Видимо, сильно растерявшись, он окончательно перешел на шепот: — Видите ли, он не будет рад, если… а ей… то есть этой особе… необходима, по моему мнению, врачебная помощь и…

Д’Амбулен хмыкнул и, по-своему истолковав смущение стройного, привлекательной наружности прелата, просящего медицинского совета и явно говорившего о женщине, снисходительно бросил:

— Зачем так много слов, падре?..

— Грешный монах Дамиан, к вашим услугам.

— Пока это я к вашим, — почему-то раздражаясь, оборвал его Робер. — Вы напрасно утруждаете себя многословием, отец Дамиан, я все понимаю, и недаром состою врачом при Ордене. Где она, эта особа? Покажите мне ее.

Священник с готовностью подхватил д’Амбулена под руку и повел куда-то в дальнюю комнату. В полутемном углу на убогой кровати действительно лежала женщина. Она металась в жару, спутанные темные волосы рассыпались по подушке. В комнате горело лишь несколько свечей, поэтому лица больной — бледного, осунувшегося, с двумя яркими пятнами лихорадочного румянца на щеках — Робер сперва не мог хорошенько разглядеть.