— А кто сейчас заботится о сиротках? — неожиданно спросила Маргарита.

Уоррингтон отвлекся от своих мыслей.

— Моя мать. Она нашла и няню, и гувернантку для детишек. Дети неплохо к ней относятся, привязались к ней, хотя по-настоящему они любили только Сару.

— Как и все мы, — подтвердила Маргарита.

Уоррингтон встал и достал письмо Сары:

— Мне пора. Вот, возьмите ее письмо.

Он раскланялся н вышел.

Едва за ним закрылась дверь, как Маргарита сломала печать и распечатала письмо. Сара писала, лежа в постели, и хотя она не могла не понимать, что умирает, все ее мысли, все ее тревоги были посвящены детям, мужу и близким, которых она покидала. Она была так плоха, что с трудом держала перо. Письмо, как обычно, начиналось с приветствия и добрых пожеланий. Затем шли очень трогательные строки: «Я никогда не теряла надежды, что мы обязательно встретимся когда-нибудь, но, увы, этому не суждено сбыться. Том будет горько жалеть об утрате, хотя сейчас он даже не подозревает, как глубоко он будет страдать и раскаиваться. После нашего отъезда из России, я знаю, он неустанно думал о тебе, вспоминал тебя. С самого начала я догадывалась, как сильно он влюблен в тебя, и если в твоем сердце найдется хоть капелька сочувствия, то, пожалуйста, утешь его в скорби как сумеешь. Я буду очень благодарна. Впрочем, ты еще никого в жизни не любила по-настоящему. Когда ты получишь мое письмо, как знать, может, ты уже знаешь, что такое настоящая любовь».

В конце вместо подписи виднелись неразборчивые каракули и чернильные кляксы, видимо, перо выпало из ослабевших пальцев Сары.

Глубоко опечаленная, Маргарита еще долго сидела, прижав письмо к своей груди, пока не утихла боль, сжимавшая, как клещами, ее сердце.

Вскоре всем стало ясно: здоровье императрицы очень серьезно пошатнулось. Рождественская поездка в Москву в этом году была отменена. Хотя Елизавета еле-еле ходила, от своих привычек она ни за что не хотела отказываться. Она по-прежнему много пила вина, увлекалась молодыми гвардейскими офицерами и по три-четыре раза на дню меняла платья. Ее фрейлинам и, конечно, портнихам и вышивальщицам приходилось очень тяжело. Императрица часто раздражалась, сердилась и даже гневалась, причем без всякого повода.

Великий князь уже потирал руки от удовольствия. Наконец пришел его долгожданный час, вскоре он должен был стать повелителем России. Он дразнил Екатерину, постоянно изводил ее, намекая, что его любовница, уже заменившая ее на его брачном ложе, вскоре может занять место на троне.

— Я уверен, в качестве императрицы она будет выглядеть гораздо лучше тебя, моя милочка! Эта старая карга сильно просчиталась, попросив тебя приехать из далекой Померании, чтобы заставить меня жениться на тебе. Если бы она видела мою Елизавету, ей бы и в голову не пришло заниматься такой чепухой. Самое время расставить все по своим местам. Я думаю, что так будет лучше всего.

Из-за болезни Елизавета постепенно выпускала власть из своих слабеющих рук, поэтому на протяжении нескольких месяцев Екатерина, не спрашивая ее разрешения, посещала сына в Ораниенбауме. Павлу исполнилось восемь лет, и он вскоре перестал дичиться матери, потому что она навещала его часто, привозя каждый раз с собой игрушки и подарки, и даже оставалась, чтобы поиграть вместе с ним.

В конце декабря 1761 года у Елизаветы случился тяжелый удар, и через два дня она скончалась. Великолепный Зимний дворец стоял во всем блеске своей красоты, но его хозяйке уже не суждено было пожить в нем. Петр, став императором, не находил себе места от радости.