— Не сомневаюсь. Продолжай, — сказал я.

— Он больше не звонил. Я уже час как вернулся, когда позвонили из полиции — Джулия погибла. Ты должен понять, что я и не думал, будто ее убил Винант — ни на минутку. Сам-то ты до сих пор уверен, что это не он. Поэтому, когда я приехал в участок, и мне там стали задавать вопросы, и я понял, что они подозревают его, я сделал то, что сделали бы для своих клиентов девяносто девять адвокатов из ста: я не сказал им, что видел его поблизости от места убийства примерно в то время, когда оно, скорее всего, было совершено. Я сказал им то же самое, что и тебе, — о назначенной встрече с ним и о том, что она не состоялась. И еще, я дал им понять, что направился к Германну прямо из «Плазы».

— Это все вполне можно понять, — согласился я. — Не было смысла ничего говорить, пока ты не выслушал его объяснений по поводу случившегося.

— Именно, но загвоздка в том, что его объяснений я так и не услышал. Я ждал, что он появится, позвонит или еще как-то даст о себе знать, но он молчал, и только во вторник я получил это письмо из Филадельфии, а в нем ни слова о том, почему он не встретился со мной в пятницу, и ни слова о… Впрочем, ты же видел письмо. Как оно тебе?

— То есть, похоже ли, что его писал убийца?

— Да.

— Не особенно, — сказал я. — Это примерно то, что от него можно было ожидать, если он не убивал: никакого особого беспокойства о том, что полиция подозревает его, точнее, беспокойство есть как раз в той мере, в какой эта история может помешать его работе. Здесь же пожелание, чтобы все выяснили, не причиняя ему неудобств. В целом, не слишком толковое письмо, если представить, что его написал бы кто-то другой. Однако, тому типу бестолковости, который присущ именно Винанту, письмо вполне соответствует. Я очень даже представляю себе, как он отправляет это письмо, даже и не подумав о том, что ему надо бы как-то объяснить свои действия в день убийства. Насколько ты уверен в том, что когда ты с ним столкнулся, он выходил от Джулии?

— Теперь уверен вполне. Вначале я посчитал это вероятным. Потом подумал, что он мог ехать и из мастерской. Она на Первой Авеню, всего в нескольких кварталах от того места, где я его увидел. Хотя там и заперто с того времени, как он уехал, мы в прошлом месяце возобновили аренду, чтобы все было готово к его возвращению, и он вполне мог заехать туда в тот день. Полиция не нашла ничего подтверждающего, что он был там, или что не был.

— Я хотел спросить: поговаривают, будто он бороду отпустил. Так…?

— Нет. Все то же длинное костлявое лицо, те же клочковатые полуседые усы.

— И еще — вчера убили одного, Нунхайма, маленького роста…

— К этому и подхожу.

— Я подумал о том коротышке, который, по твоим словам, следил за тобой.

Маколей пристально посмотрел на меня.

— Хочешь сказать, что это мог быть Нунхайм?

— Не знаю, самому интересно.

— И я не знаю, — сказал он. — В жизни не видел Нунхайма, насколько…

— Он был очень маленького роста, не больше пяти футов трех дюймов, и весил, пожалуй, не больше 120 фунтов. Бледный, темные волосы, близко посаженные глаза, большой рот, длинный висячий нос, лопоухий, вид жуликоватый.

— Вполне мог быть и он, — сказал Маколей, — хотя я и не сумел его хорошенько разглядеть. Думаю, в полиции мне позволили бы взглянуть на него. — Он пожал плечами. — Правда, сейчас это уже не имеет значения. Так о чем я? Ах да, о том, что я так и не смог связаться с Винантом.