Фонтейн кивнул:

– Совсем как его прадед, разве что Джеймс вместо метамфетамина покупал алкоголь.

– Именно. Судя по всему, многие из предметов старины добыты еще его прадедом. На ранчо есть старый сарай, и, похоже, некоторые вещи пролежали там много лет. Вероятно, коллекцию пополняли отец и дед Гоуэра. А парень постепенно распродавал ее, таким образом оплачивая свое пристрастие.

Фонтейн покачал головой:

– Подумать только! А ведь он в свое время поступил в Гарвард. Пасть так низко!

После короткой паузы Уоттс продолжил:

– Вам наверняка известно, что сообщений о краже исторических ценностей не поступало, однако на рынке неожиданно появилось много древностей неустановленного происхождения. Причем это продолжается так долго, что ситуация вызывает у меня беспокойство. Если неизвестно, откуда взялись эти предметы, значит кто-то действительно расхищает исторические и доисторические памятники. Преступники весьма осторожны и явно знают, что делают. Чувствуется профессиональная работа. Многие черные копатели даже ямы после себя не закапывают, но эти ребята умело заметают следы.

– Интересная версия. – Фонтейн отпил маленький глоток кофе. – Чтобы подобная преступная схема работала, все нужно тщательно организовать. Полагаю, группировка такого уровня не стала бы связываться с юным Гоуэром. Риск слишком велик. Кроме того, предметы старины на черном рынке, о которых вы упомянули, стоят немалых денег. Осмелюсь предположить, что большинство предметов в старом сарае Гоуэра недотягивают до этого уровня.

Уоттс хмуро улыбнулся:

– Мы надеялись, что вам известно, с кем вел дела Гоуэр.

Фонтейн откинулся на спинку стула:

– Какие конкретно артефакты вы обнаружили, шериф?

– Пули и пуговицы времен Гражданской войны, бутылки, наконечники стрел, старые журналы и книги, пару сломанных банджо и все в таком духе.

– А документов не было? Расписок, квитанций?

– Нет.

– Жаль. – Фонтейн поджал губы. – Неужели у Гоуэра не нашлось ничего по-настоящему ценного? Впрочем, если отбросить деликатность, то его прадед был всего лишь мелким старьевщиком.

– За семьдесят пять лет эти мелочи могли значительно вырасти в цене.

Тут в разговор вмешался Морвуд:

– Кстати, в курятнике был спрятан индейский рисунок девятнадцатого века.

Кустистые брови Фонтейна взлетели вверх.

– Журнальное искусство? Как интересно!

– Да, кажется, так оно называется.

– За подобные произведения можно выручить неплохие деньги. Может, Гоуэр не знал об этом рисунке? Иначе почему он его не продал?

– И вот еще что, – сказал Морвуд. – Но пока это строго между нами. Оказалось, что смерть Риверса была насильственной.

Веселость Фонтейна как ветром сдуло. Похоже, он был искренне потрясен.

– Его убили? Прямо в больнице?

– Да. Кто-то шприцем впрыснул в капельницу лекарство, смертельное для Риверса. Преступник выдавал себя за офицера военной полиции. Его зафиксировали камеры видеонаблюдения.

– Вы установили его личность?

– Нет, – ответил Морвуд. – Известно только, что это высокий худой афроамериканец. Скорее всего, он знал, где установлены камеры, и следил, чтобы его лицо не попало в кадр. Но главное, что и Риверс, и Гоуэр торговали предметами старины и с ними обоими расправились. Нас интересует, какая между ними связь.

Фонтейн отпил еще глоток кофе и поставил чашку на стол.

– Возможно, вы помните, что несколько месяцев назад в каньоне Бонито было раскопано несколько доисторических могил?

Уоттс кивнул:

– Помню.