|
Надо же такую лажу придумать! Я и то когда-то в нее верил, а уж меня простофилей никто не назовет. Ну, он в один прекрасный день сорвался с места и прибыл сюда, но только и сумел, что устроиться все тем же ночным портье. А потом еще влюбился — вернее сказать, выдумал себе какую-то любовь — и женился. В метро с ней познакомился. Поезд вдруг затормозил, и ее швырнуло прямо к нему, он ее обнял, ну и разговорились. Тут ему, дурню, и конец пришел. Она служила продавщицей в каком-то вонючем универмаге, и ей уже до чертиков надоело целый день топтаться на работе, да еще потом на ногах всю дорогу домой в Бруклин. Так что, как я понимаю, — зная Хьюи и женский пол, — она сама и предложение сделала, и сама же сказала «да», и они поженились, а после этого где уж ему было уходить из ночных портье, пусть бы и было куда. (Помолчав.) Ты, наверно, думаешь, я несправедливо о ней говорю. Может быть, не знаю. Она тоже ко мне была несправедлива. Забрала в голову, что я оказываю на Хьюи дурное влияние, на том и стояла. Да за Хьюи небось-то какая получше и не пошла бы. Бабешки его не жаловали. Один раз Хьюи притащил меня к себе на квартиру обедать, так у них друг возле друга вид был вроде бы как и ничего, счастливый. Ну, не счастливый, может быть, а довольный. Или нет, это тоже чересчур. Вернее всего сказать — безропотный. Они словно прощали друг другу: «Чего, мол, еще и ждать от жизни-то?» (Ни с того ни с сего вдруг спрашивает НОЧНОГО ПОРТЬЕ презрительно, хотя и не без дружелюбия.) Ты вот со своей хозяйкой как ладишь, брат, ничего?
Ночной портье (его внимание поглощено удаляющимися шагами участкового полицейского, марширующего в ту сторону, откуда должна вырваться на волю долгожданная заря. «Хоть бы он затеял когда-нибудь перестрелку с вооруженным грабителем! Сколько я ночей пережил, и ни разу ничего необыкновенного не случилось». Заикаясь, ощупью пробирается по отзвукам последней реплики ЭРИ). Я… то есть, э-э-э… с моей женой? По-моему, ничего вроде. Эри (возмущенно). Ты, брат, может, таблетки какие глотаешь? Гляди, одуреешь совсем.
(Сострив и отведя душу, продолжает дружеским тоном.) Ну да ладно, не теряй надежду на лучшее, друг. Хьюи тоже вроде тебя сидел глядел в одну точку, покуда благодаря мне у него не появился интерес в жизни. (Возвращается к прерванному рассказу.) Да, так позвал он меня к себе обедать. Смех, да и только. Не знаю, как набрался духу пригласить. А я ему: «Конечно, Хьюи, буду очень даже рад». Но про себя думаю: скорее удавлюсь. Во-первых, к нему ехать — в Бруклин, а по мне, так уж лучше прямо в Китай. Потом, я люблю есть, что сам выберу, а не что мне кто-то на тарелку положит. И еще, у него семья — жена, дети, — это все не по моей части. Но Хьюи так обрадовался, что я не смог его надуть. И получилось вполне ничего, терпимо. Конечно, дом у них был не дом, а так, дешевая квартирка. Дыра. Но с непривычки даже приятная. Жена его расстаралась как могла, чтобы ее приукрасить. Ничего шикарного, понятно, дешевенькие разные штуковинки для уюта. И детишки у него оказались вовсе не такие пугала, как я ожидал. Не стреляли жеваной бумагой мне в тарелку и вообще ничего такого не выделывали. Тихие, видно, в отца. Симпатичные, мне показалось. После обеда стал я им рассказывать про лошадь, которая была у одного моего знакомого. Я думал, отплачу любезностью за гостеприимство, дети ведь любят рассказы про животных, тем более это все чистая правда. Такая была кляча, в жизни ни одной скачки не выиграла, а зато ушлая, как лиса, десятерых перехитрит, так из материнской утробы выскочила, ворюгой, где что плохо лежит стибрит за милую душу. Да только много я рассказать не успел. Благоверная его вмешалась, прервала меня. Детям, говорит, спать пора, и уволокла их, будто боялась, что я их корью заражу. Ну, и я, понятно, обозлился. Я бы мог отнестись к ней по-доброму, если бы она не собачилась. |
