— Каждый из вас получит обе копии отпечатков и копии свидетельств нотариусов, когда будет покидать этот зал, чтобы ни у кого не было и тени сомнения: человека, который здесь сидит, зовут Миша Кафанке, он сантехник из Ротбухена под Берлином, он никогда не был связан ни с установкой по обогащению плутония, ни с ядерным оружием, он только в благодарность за то, что израильские пилоты вывезли его из Ирака, участвовал в игре, и таким образом удалось устранить опасность, исходящую от Волкова. Все, не только израильтяне, все люди на свете в долгу перед Мишей.

Тут в зале раздается несколько хлопков, Миша вымученно улыбается, Руфь улыбается тоже.

Дов Табор и Хаим Дымшиц поднимаются со своих мест и смотрят на Мишу, сияя; наконец, поднимается Руфь, обнимает, целует его в обе щеки и шепчет ему:

— По-другому было нельзя, бедный мотек…

— Я понимаю, — шепчет он, и, когда все четверо покидают подиум, раздаются аплодисменты.

Позже в элегантном салоне, где подают шампанское, офицер израильского Генерального штаба в присутствии Руфи Лазар и Хаима Дымшица вручает Мише орден.

И вот он стоит перед людьми, с орденом в петлице, хотя он клялся себе, что никогда, никогда не будет носить наград. Высокий офицер обнимает его, желает ему счастья и уходит. Сразу же вслед за ним появляется Дов Табор, опечаленный и возмущенный.

— Что такое? — спрашивает Руфь.

— Свиньи! — говорит Табор.

— Кто? — допытывается Дымшиц. Тут Миша внезапно чувствует нечто, чего он уже давно не чувствовал: на него мягко и неотвратимо дует тот стародавний ветер, который шесть тысяч лет бродит через моря и континенты вокруг земли. Вот он, мой ветер, думает Миша. Смешно, что я о нем забыл.

— Военные! — говорит Табор. Лицо его краснеет, он произносит ругательство и ударяет кулаком по столу. — И политики! Весь этот гнусный сброд! Они меня вызывали.

— Кто?

— Из Генерального штаба.

— И что? — спрашивает Руфь. Ее губы дрожат.

— Ты должен покинуть Израиль, Миша! — выпаливает Табор, который от бешенства не может говорить внятно.

— Почему? — недоумевает Дымшиц.

— Он получит деньги и визу в Америку, все, что ему нужно, но он в три дня должен покинуть Израиль.

Ну, вот и все, думает Миша. Только очень пристальный взгляд может заметить слабую улыбку на его губах. Да, невесело думает Миша, на тебя, мой ветер, я всегда могу положиться, даже когда никого не останется рядом…

— Но почему, Дов? — спрашивает Руфь. — Почему?

— Почему! — повторяет он. — Потому что выборы на носу! Шамиру не нужны неприятности перед выборами. И Рабину тоже. Ливия теперь выдвигает обвинения в провокации! Мировая и арабская общественность негодует! ООН протестует! Власти дали мне понять, что этот шаг они делают вынужденно, но нам, и особенно Мише Кафанке, они бесконечно благодарны…

— Я понимаю, — говорит Миша. — Посмотри-ка, какой красивый орден я получил! — Он вынимает орден из петлицы лацкана и опускает его в бокал шампанского. — Не волнуйтесь! — продолжает он. — Все так и должно было случиться. Конечно, клозетная установка в Димоне тоже не будет дальше строиться.

— Откуда тебе это известно? — спрашивает Табор.

— Это же смешно, — говорит Миша, — по-другому нельзя. Разве я не прав?

— Да, — соглашается Табор и беспомощно, словно вдруг совсем обессилев, трет руки, одну в другой. — Ты прав. Комиссия ООН по атомной энергии относится к этому неодобрительно, и теперь все должно быть демонтировано.