В течение следующего дня им часто приходится возвращаться в подвал. Сербы обстреливают летное поле из орудий, воздушное сообщение прекращено, так как приземляющиеся и взлетающие самолеты обстреливаются. Тем не менее, 12 июня стрельба прекращается — «голубым каскам» удалось договориться с руководством сербов, и самолет, заменяющий «Трансаэро» DC-10, — сама машина, подвергшаяся штурму, все еще стоит вдалеке в конце взлетной полосы, — сегодня сможет приземлиться и забрать пассажиров на Нью-Йорк.

— Поскольку всего вас, вместе со старым экипажем, только 130 человек, с вами вылетят еще дети из Сараева, — сообщает Лева, когда они с Мишей обедают.

— Дети? — спрашивает Миша. — Какие дети?

— Сироты, — отзывается Вильке из-за соседнего столика, и когда он говорит это, в столовой становится тихо. Это слово поняли почти все, потому что здесь действительно так, как говорил Лева: хотя большинству известно всего несколько слов из других языков, они каким-то таинственным образом понимают других.

— Что за сироты? — спрашивает женщина по-английски. Вильке отвечает ей на прекрасном английском:

— Из детского дома «Любиче Ивечич», мадам, он находится в центре Сараева, там живут 148 детей-сирот. Уже несколько недель между Красным Крестом и сербами ведутся переговоры, чтобы через кольцо блокады пропустить хотя бы один автобус, потому что в детском доме начался голод… Мы полетим с детьми во Франкфурт, как сказал офицер «голубых касок». В Франкфурте дети будут ждать сотрудников Красного Креста и приемных родителей — нашлось много людей, которые готовы помочь детям. А после промежуточной посадки во Франкфурте самолет полетит в Нью-Йорк. Ведь ради того, чтобы малыши могли покинуть этот ад и жить в стране, где нет войны, мы можем задержаться во Франкфурте, не так ли?

Ровно в полдень ожидаемый самолет совершает посадку. Очень жарко, на блеклом от зноя небе ни облачка. Командир экипажа настаивает на том, чтобы все чемоданы были открыты «голубыми касками» в его присутствии для проверки содержимого. Он не хочет, чтобы на борту оказалась бомба, — здесь все возможно.

Ни один пассажир не ропщет, в конце концов, никому не хочется, чтобы на борту оказалась бомба… Герман Вильке и здесь оказывается душой общества и заботится о хорошем настроении, хотя досмотр длится более трех часов, потому что все проверяется вручную.

Мишины чемоданы нашлись, и он вздыхает облегченно, удостоверившись, что чертежи на месте.

Наконец «голубые каски» отвозят багаж к самолету и грузят в багажное отделение. Теперь еще и пассажиры проходят контроль — командир самолета не хочет допускать ни малейшего риска.

Наконец, в шесть часов вечера подъезжает старый, дребезжащий автобус, и все вздыхают с облегчением. Это дети, теперь можно лететь! Тут одна из женщин издает крик ужаса, показывая пальцем на длинный кровавый след за автобусом. Ожидающие посадки люди бросаются к окнам. Что случилось? Господи, что еще случилось?

К автобусу бегут операторы и фотожурналисты — они хотели отснять вылет похищенных пассажиров, а тут новая сенсация! Дверь автобуса открывается. Из автобуса выходит боснийский солдат, его гимнастерка в крови, на руках он держит тяжело раненного маленького ребенка. Раздаются крики ужаса, многие плачут. Забрызганный кровью солдат с ребенком на руках тоже не может сдержать слез. Сенсация! Щелкают затворы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры, журналисты, пытаясь занять позицию повыгоднее, отталкивают друг друга. Все это должно быть запечатлено для их программ: тяжело раненный ребенок, что скажет солдат, а тут еще за солдатом из автобуса выходит молодая женщина, тоже забрызганная кровью, с убитым ребенком на руках.