К каким только врачам не обращались мои родители! Те только беспомощно разводили руками.
А я между тем рос, с каждым годом становился крепче, но следы тяжелой болезни — шаткая походка и дефект речи — сохранились и в тринадцать лет.
В школу меня не отдали, и первым моим учителем был отец. До сих пор помню тот счастливый день, когда он показал мне первые буквы.
Потом со мной стала заниматься наша соседка по квартире, Евгения Павловна Киселева, в прошлом учительница. Она-то и научила меня читать и считать. Но все ее попытки заставить мои непослушные пальцы держать ручку с пером и писать чернилами окончились неудачей. Пришлось пользоваться только карандашом.
Теперь в этом вагоне, после того как военный патруль ушел, я сидел и думал, чем бы помочь матери. Поезд, замедлив ход, поравнялся с небольшой станцией, и я увидел мальчишку, шагавшего по перрону с чемоданом в руке. «А я не могу нести такой чемодан!» — позавидовал я моему счастливому сверстнику.
— Что же теперь с нами будет?— снова послышался тяжелый вздох матери.
— Главное, не робеть!— подал голос с верхней полки наш попутчик.— Езжайте до Александрова. Там у меня родня. Дом большой. Места хватит! Я записку напишу. Привет от меня передадите. Ну а оттуда вызовете телеграммой своих и доберетесь домой. Дом-то ваш где?
— В Звенигороде. А едем в Загорский район. В село Константинове. К бабушке. Отец наш на фронте...— объяснила мать.
— Ясно!— сказал красноармеец, слезая с полки.— Все будет хорошо!— решительно проговорил он и, вынув из кармана блокнот, начал писать записку.
Прошло несколько месяцев, как мы приехали в Константиново. Промелькнуло лето, наступила осень. Ранним сентябрьским утром к школе потянулась приодетая детвора с большими букетами разноцветных георгинов.
Я сидел на завалинке и провожал ребят глазами: «А что, если пойти и мне?! Ведь не выгонят же!..»
Вот и школа. В длинном коридоре остановился и растерянно огляделся. Куда идти? Направо? А может, налево? Прошелся в один конец коридора, в другой и очутился перед приоткрытой дверью второго класса. Там шел урок. Постояв, еще раз огляделся и прильнул к щели: у окна стояла учительница и что-то рассказывала детям. Мне показалось, что она увидела меня. От испуга я даже отпрянул.
Прозвенел звонок, и мне пришлось спрятаться за угол. Минуты через три дверь отворилась. Из класса вышла учительница, окруженная второклассниками. Я двинулся ей навстречу. Она остановилась и спросила;
— Ты что, мальчик? Ждешь кого-нибудь?
— Примите меня в школу!— вместо ответа невнятно произнес я.
Учительница, не разобрав мою речь, внимательно посмотрела на меня.
«Не понимает. Как же ей объяснить?»
— Александра Ивановна! А что он так говорит?.. Почему так чудно ходит?..— посыпались вопросы.
— Идите, ребята, играйте,— спровадила их Александра Ивановна и спросила меня: — Как тебя звать?
— Валерий Завьялов... Все меня сперва не понимают, а потом привыкают... Возьмите меня в школу!..
— В школу, Валерий, принимает директор!— помолчав, ответила учительница.— Сейчас его нет. Пусть вечером мама зайдет к нему.
— А если он н-не при-имет?— с трудом проговорил я.
— Тогда приходи ко мне,— после некоторого колебания решительно сказала она.
Директор школы, темноволосый плечистый мужчина, оглядев меня с ног до головы, перевел взгляд на мать и приглашающим жестом указал ей на стул.
— Слушаю вас!
— Пришла о нем вот поговорить,— кивнула мать на меня,— в школу просится.— И рассказала мою историю.
Директор долго молчал.
— Тяжелый случай,— наконец отозвался он. |