Он взял синий карандаш и нарисовал птичку очень синюю.

И тут папа его спросил:

— Шушарик, ты что шепчешь, что колдуешь?

Иногда папа Сашу называл Шушариком. А почему, Саша не знал. Но если папа так хотел, значит, так надо. И Саша сказал:

— Я не колдую, я рисую птичку Пик-вили-ви, а она всё прячется. — И он показал папе зелёный лес с зелёной птичкой, и красный лес с красной птичкой, и синюю птичку, которая не летала в синем лесу, потому что пока ещё леса не было…

— Не мудрено, что она прячется, — сказал папа. — Пусть твоя синяя птичка летает в жёлтом лесу, тут уж ей некуда будет деваться.

Сашенька тотчас нарисовал вокруг синей птички жёлтый-прежёлтый лес и увидел, что его птичка весело летает и прыгает среди жёлтых деревьев. А потом он нарисовал ещё другую синюю птичку, которая села на самое большое жёлтое дерево. А ещё одна села на жёлтую ветку жёлтого дерева. И стало много-много синих птиц в его жёлтом осеннем лесу.

— Вот их сколько! — сказал Саша. — Посмотри…

Папа отложил в сторону газету и вдруг спросил:

— А хочешь, я покажу тебе настоящую птичку…

— Пик-вили-ви? — воскликнул Саша.

— Может быть, и Пик-вили-ви, — сказал папа. — Кстати, откуда ты знаешь про такую птичку?

— Мне Машенька рассказала.

— Так я и думал. Когда она была маленькой, она всё время рисовала эту птичку. Ну, пойдём, я покажу тебе…

— Пик-вили-ви, — подсказал Саша.

И они пошли с папой в тот угол сада, еле росла малина вперемежку с крапивой. Но сейчас Саше было не до малины и не до крапивы. Сейчас они с папой пробирались в самую чащу малиновых кустов, и Саша не обращал внимания ни на ягоды, которые и тут и там висели среди листьев, ни на крапиву, которая то и дело больно покусывала голые коленки.

Среди самой густой чащи малиновых кустов папа остановился. Прижал палец к губам и сделал глазами: молчок, ни слова. Саша кивнул, хотя ему не терпелось поскорей увидеть птичку Пик-вили-ви.

Тогда папа показал глазами на самый густой малиновый куст, и Сашенька, приглядевшись, увидел крохотное гнездо, которое прицепилось между ветками. Оно было аккуратно свито из разных сухих травинок.

Саша рванулся было подойти поближе к этому аккуратному гнёздышку из сухих травинок, но папа положил ему на плечо руку. И Саша понял: стоп! Туда нельзя!

И он стал смотреть во все глаза. А рот прикрыл ладошкой, чтобы не говорить, хотя ему очень хотелось спросить папу про гнёздышко.

И вдруг что-то зашуршало над его головой. Ш-ш-шр… И он увидел птичку, которая, вылетев из-за его спины, опустилась на ветку возле гнезда. Она, эта птичка, была очень маленькая. С голубой грудкой. В чёрном картузике. И с белыми щёчками. А глазки у неё были — две чёрные блестящие бусинки.

И снова — ш-ш-шр… И вторая, точь-в-точь такая же, вылетела из-за его спины и тоже опустилась на ветку рядом с гнездом.

И обе они стали громко и сердито перечирикиваться, вертеть головками, будто переговаривались между собой.

«Пик-пик-пик, — чирикала одна. — А они зачем тут?»

«Вили-вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю!»

Это они про папу и Сашу.

«Пик-пик-пик, — чирикала первая. — Скоро они уйдут?»

«Вили-вили-ви, — отвечала ей другая. — Не знаю, не знаю, не знаю».

Это они опять про Сашу и папу.

И обе всё время крутили, вертели головками и тревожно чирикали:

«Пик-вили-ви! Пик-вили-ви…»

Папа легонько потянул Сашу за рукав, и Саша понял: хочешь не хочешь, а надо уходить.