– Это сколько же бедных людей на расстрел надо было обречь, чтобы до полковника дослужиться, – вопила Анна Ивановна. – Ох, мент, поганый мент. И смеет мне угрожать!

Таким образом нас, подъездных изгоев, стало шестеро. Но мы об этом еще не знали. И о том, что скоро столкнемся с опасностью покруче Анны Ивановны и что не все выживем, – тоже.

Глава 3

Я встаю в пять, приходится. Дело в том, что сын не просыпается раньше половины десятого. И за эти утренние часы я успеваю до обалдения побатрачить на поле, принадлежащем придирчивым и редко знающим, что им надо, заказчикам рекламы. Но, чтобы с головой ринуться в работу, я должна выполнить три обязательных условия: пятнадцать раз обежать вокруг дома, принять контрастный душ и выпить кофе. Иначе через полчаса попыток придать привлекательность всяким товарам и услугам меня начинает подташнивать и возникает упорная тяга ко сну, крепкому и спокойному, как жизнь без двигателя чужой торговли, коим и является оная, Боже меня спаси!

В ту прохладную апрельскую субботу я без энтузиазма наматывала третий круг, когда увидела нечто необычное. К нашему подъезду подкатили медперевозка и милицейский автомобиль. После какой то суеты двое мужчин извлекли из фургончика блистающего свежими битами на правой ноге Измайлова и бережно поволокли на крыльцо. Я рванула вперед, словно за автобусом в цейтноте, и догнала неспешную процессию на втором этаже. Носильщики драгоценной для меня ноши стояли в растерянности, обсуждая, как отпереть дверь занятыми руками. Я храбро предложила свои услуги, пропустила мужчин вперед и решительно вошла за ними следом.

– Виктор Николаевич, что случилось?

– Ответ на твой вопрос знают все, включая тебя, – прохрипел он. – Поскользнулся, упал, очнулся – гипс.

– Я о вас позабочусь, – заявила я.

И подумав: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – решила не отступать с занятых моей влюбленностью позиций. Захлопнула дверь и сунула ключи в карман. Меня очень обрадовало то обстоятельство, что Измайлов не сказал: «Свободна. Обойдусь без тебя». А лишь когда мужчины уложили его в спальне на кровать и распрямились, я поняла, что вряд ли они все трое могли произнести больше одной фразы в час. Бледные лица, густо щетинистые щеки, глаза без выражения, погруженные в темно лиловые круги, и вздувшиеся жилы на руках и шеях… Эти люди смертельно устали, устали так, как мне никогда не доводилось и, дай Бог, не доведется. А Измайлов еще и губы кусал, вероятно, от боли.

– Я буду на кухне, – твердо сообщила я. – Заварю чай.

Через несколько минут ко мне заглянули двое здоровых и сказали, что больной моментально заснул. Я набухала в чашки по шесть чайных ложек сахарного песка, залила горячей заваркой и подвинула им. Они пили стоя, а я бестактно их разглядывала. Один был высоким, тонким и атлетичным, как фигурист, брюнетом. Очень молодым. Второй, чуть постарше, – рыжим круглоголовым крепышом среднего роста. Мятый пиджак топорщился на нем, как на боксере тяжеловесе. «Интересно, – подумала я, – почему везде, где людей специально не подбирают по внешности, оказываются вот такие сочетания – толстого с тонким, высокого с низеньким? Так и подмывает поразмыслить о закономерности стремления к усредненности…» На самом деле меня это ничуть не занимало: так, дань привычке забивать голову самой, чтобы этого с ней, пустой, не делали другие. Ребята еле держались на ногах, и нам предстояло быстренько решить вопрос моего пребывания здесь.