— Ну-ка признавайся, в чем дело?

— Мама перестала принимать хинин шесть недель назад. Она хотела дать малярии возможность полностью развиться, чтобы доказать свою теорию.

Пораженный Мунго уставился на девушку.

— Но ведь ее собственные исследования… — Он покачал головой в недоумении. — Она же сама показала, что большие дозы хинина после перерыва в приеме… — Мунго осекся, точно слова могли вызвать привидение, которого он больше всего боялся.

Элизабет знала, что так пугает Сент-Джона.

— Мама совсем бледная… — Прошептала девушка. — И никак не реагирует на хинин. Я ужасно боюсь…

Мунго инстинктивно обхватил Элизабет за плечи, и она прижалась к нему. Между Мунго и близнецами всегда существовали особые отношения: девочки охотно ему помогали, став его тайными союзниками в миссии Ками — с того самого дня, когда он прибыл туда, едва живой от загнившей огнестрельной раны. Хотя в те времена близнецам едва исполнил ось десять лет, они не смогли устоять перед странным обаянием Сент-Джона, которое очаровывало женщин любого возраста.

— Мы с Вики прогневили судьбу, сообщив вам, что мама при смерти.

— Ну хватит! — Мунго слегка встряхнул девушку. — Она ходила в туалет? — И чтобы скрыть смущение, грубо переспросил: — Когда она мочилась в последний раз?

— Вчера вечером… — уныло ответила Элизабет.

Мунго подтолкнул ее к двери.

— Нужно заставить Робин пить. В моей седельной сумке лежит бутылка коньяка. Захвати еще лимонов из сада, сахар и большой кувшин кипятка.

Мунго поддерживал голову Робин, пока Элизабет заставляла мать пить обжигающую жидкость маленькими глотками. В беспамятстве Робин отбивалась, напуганная лихорадочными кошмарами. Затем малярийный озноб вдруг перешел в иссушающий тело жар, и Робин принялась жадно глотать воду, хотя и не узнавала тех, кто ее поил. Она настолько ослабела, что не могла самостоятельно приподнять голову, и Мунго пришлось ей помочь. Его сильные жесткие руки оказались неожиданно нежными, поддерживая подбородок Робин и утирая стекающие с губ капли.

— Сколько она выпила?

— Больше четырех пинт, — ответила Элизабет, проверив уровень воды в кувшине.

Солнце клонилось к закату, в комнате потемнело. Элизабет подошла к двери и выглянула на дорогу с перевала.

— Вики и Джубе давно пора бы вернуться, — заметила она.

Робин вскрикнула. Закрыв дверь, девушка поспешила к постели больной.

Опускаясь на колени рядом с Мунго, Элизабет вдруг почувствовала острый аммиачный запах.

— Мне нужно переодеть маму, — тихонько сказала она, отводя взгляд.

Мунго не двинулся с места.

— Она моя жена. Вики и Джуба еще не вернулись, а одной тебе не справиться.

Кивнув, Элизабет стянула с матери покрывало.

— Господи милостивый! — хрипло прошептала девушка.

— Именно этого мы и боялись… — безнадежно сказал Мунго.

Ночная рубашка Робин задралась, обнажая бледные бедра. Рубашка, как и матрас, промокла насквозь, но это было не желтое пятно, которое Мунго и Элизабет так надеялись увидеть. Потерянно глядя на мокрую простыню, Мунго вспомнил грубый стишок, который распевали добровольцы в отряде Джеймсона:

Мунго и Элизабет безнадежно смотрели на жуткое пятно, черное, как свернувшаяся кровь: почки пытались вывести из тела погибшие красные кровяные тельца, недостаток которых и делал кожу белой как мел. Малярия превратилась в нечто гораздо более страшное и смертельное.

На веранде вдруг послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыла Виктория. Девушка светилась необычайной хрупкой красотой юности, впервые познавшей чудо любви.

— Вики, где ты пропадала? — спросила Элизабет и, увидев за спиной сестры высокого молодого человека, тут же все поняла по его удивленному и одновременно гордому виду.