|
.. Старик сидел на своем обычном месте – у свободного торца обшарпанного стола. Судя по всему, он не знал местных наречий, потому что, несмотря на явно агрессивный вопль соседа, заказавшего вино, в его подслеповатых глазах еще не появилось следов страха. В общем-то, он явно выбрал не то место. Этот стол был самым разбитым – он тускло поблескивал множеством пластиковых заплат и головками стягивающих болтов. Как-то так получилось, что его чаще всего облюбовывали особо буйные компании. Так что непотребный вид был вызван гораздо более вескими причинами, чем время или вот это липкое марево, довольно быстро приводящее в негодность и мебель, и одежду, и, как часто казалось Кариму, людей. Во всяком случае, перед глазами Карима прошла целая череда таких, крепких, как сначала казалось, космических странников, которые возникали на пороге его духана, уверенным шагом проходили через зал и небрежным жестом бросали на стойку серебряный. Они все собирались двинуться дальше «со следующим кораблем». Но корабль почему-то задерживался, и серебряные сменялись медью. Затем в ход шли вещи. И вот уже от уверенного вида ничего не осталось, вместо добротной одежды – лохмотья. И однажды утром в припортовом закоулке кто-то натыкается на еще одно окоченевшее тело. Впрочем, если где-то на окраине светоч правоверных затевал очередную войну, на этих неприкаянных нисходила благодать Аллаха. Хотя Карим точно знал: что так, что эдак – один черт, а все эти байки о мюридах, павших на поле боя и теперь услаждаемых небесными пери, не стоят выеденного яйца. Однако всегда оставался шанс. Вот ему повезло. После двадцати лет службы он сумел-таки подкопить достаточно деньжат, чтобы арендовать пару секций старого пакгауза и открыть свой духан. Но, как перед самым увольнением выяснил его приятель из службы суюнчи, Карим оказался единственным выжившим из всего выпуска учебного партията. Один из пяти сотен человек! Что это, как не везение? Хотя в чем в чем, а уж в людях светоч правоверных недостатка не испытывал. Редкая ханум разрешалась от бремени менее пяти раз, а большинство радовали детьми мужей и Аллаха раз по семь-восемь. И большая часть младенцев, благодарение Аллаху, выживала (да падет его гнев на нечестивых гяуров, сынов собаки, придумавших родовое вспомоществование и реанимаклавы). Карим еще пару секунд постоял около стола, неодобрительно хмурясь в сторону разбушевавшейся компании. Несмотря на то что духану Карима не было еще и года, местные завсегдатаи уже успели оценить крепость кулаков старого чахванжи. И потому зачастую достаточно было только одного сурового взгляда, чтобы утихомирить разбушевавшегося пропойцу. Но на этот раз компания слишком разгулялась. Впрочем, по большому счету Кариму было на них наплевать. Если начнут слишком буянить, что ж, будет за чей счет сменить этот стол. Даром что он и так еле дышит. Карим повернулся и двинулся обратно к стойке. Духанщик успел пройти почти половину зала, как вдруг сзади раздался звук, услышать который здесь, в своем духане, Карим никак не ожидал. Легкий хлопок, а затем еле слышное шипение клапана сброса давления. Обычное ухо вряд ли даже различило бы этот звук в гомоне, заполнявшем зал, но за двадцать лет службы чахванжи научился тому, что иной вовремя замеченный шорох может оказаться единственной причиной, по которой ты еще остаешься вне пределов райских садов пери. А он, несмотря ни на что, пока туда не торопился. Этот звук Карим не спутал бы ни с каким другим. Первый раз он услышал его почти восемнадцать лет назад, во время подавления Искарамского мятежа. И то, что он тогда остался жив, можно было объяснить только благосклонностью Аллаха. Из всего Второго Смертоносного партията Одиннадцатой Бахчай-кустумской Сокрушительной олии выжило только восемнадцать человек – Большинство даже не успели проснуться. А в памяти Карима после той ночи накрепко отложилось: когда в дело вступают пневматические игольники – забивайся в самую дальнюю щель и возноси молитвы Аллаху. |
