Бомж приподнялся:

– Немногое, но могу. И тебе скажу! Хотя он просил не делать этого.

– Просил не говорить о вашей встрече мне?

– Не только тебе, никому вообще, если не желаю заиметь крупные неприятности, как будто мне осталось что терять. И можно чем-либо запугать. Труп не испугаешь. А я умер. Тело еще существует, а душа давно отлетела в небеса.

– Перестань раньше времени хоронить себя. Твоя беда в том, что ты не хочешь ничего менять. Ты сдался, сломался и существуешь по принципу – прошел день, и хрен с ним. А ведь все еще можно исправить.

– Возможно, ты и прав! Но я действительно не хочу ничего менять и жду смерти как избавления. Одного ночами прошу у господа, чтобы легкой была эта смерть. Чтобы вечером уснул, а утром не проснулся. Большего на этом свете мне ничего, Саныч, не надо. Я знаю, ты добрый человек. Сделал бы все, чтобы вытащить меня. И просить не надо. Но я не хочу этого! А значит, все останется как есть! Одно все же попрошу. Сдохну, похорони как положено?! Со священником.

– Перестань!

– Уже перестал. Ты выполнишь просьбу. И я спокоен. А насчет хромого скажу тебе вот что. Встретились мы в подвале случайно. Но это была не первая наша встреча. Точнее, для меня не первая. Однажды на свалке я видел этого урода. Возле крутого джипа. Такой в городе у одного человека. Впрочем, человеком его назвать нельзя. У Мирзы. Надеюсь, ты знаешь, кто такой Мирза?

Тимохин кивнул:

– С недавних пор знаю. А что они делали на свалке?

– Чей-то труп привозили. Понятно, не на иномарке. С джипом на свалку заезжал грузовик. Из него труп и выгрузили в яму, а яму бульдозер разным хламом засыпал.

– Откуда тебе это известно? Сам видел?

– Нет! Дружок, что держит там участок, на котором и я иногда подрабатываю, собирая цветной металл, рассказывал. Вот он все своими глазами видел.

– Значит, хромой был на свалке с Мирзой?

– Да! Они вместе наблюдали за «похоронами». Дружок у меня любопытный, ночью раскопал яму, посмотреть, кого это бандюки похоронили, а заодно и поглядеть, не осталось ли на трупе чего ценного. Ни ценностей, ни денег не нашел, а труп опознать при всем желании невозможно, и лицо и руки были сожжены кислотой. Вот так, Саныч!

Александр закурил:

– Что же творят эти нелюди?

– Правильно сказал, нелюди! Поэтому я чуть не обмочился, увидев вчера в подвале того хромого. Подумал, разузнали бандиты, что дружок про труп на свалке знает, а заодно и про то, что он мог поделиться информацией со мной. Вот и решили убить. На хрена им свидетели? Тем более такие, как мы, которых никто и искать-то не будет. Хорошо, темно здесь, особенно со свету. Не увидел хромой моего испуга. Подай, пожалуйста, «Приму» и спички, а заодно и банку-пепельницу, что за ящиком должна быть.

Тимохин выполнил просьбу бомжа. Тот закурил, нервно и глубоко затягиваясь. Затушив окурок, Василий продолжил:

– Короче, столкнулись мы с ним прямо за перегородкой. Он спрашивает: «Кто такой»? Я в ответ: «Бомж!» Он говорит: «Бомж – это хорошо, давно бомжуешь?» Я отвечаю: «Как бандиты хату отняли». Он интересуется: «За долги небось?» Я говорю: «Нет, просто жил один, наехали, прессанули, заставили бумаги подписать, сунули мелочовку и выкинули на улицу». Хромой усмехнулся: «Бывает, хорошо еще в живых оставили». А потом попросил показать подвал. Ну провел я его по подвалу. До твоей стены с дверью. Хромой спрашивает: «А это что?» И на стену с дверью указывает. Я отвечаю, мол, за перегородкой погреб хаты, переоборудованной под кафе. В погребе склад. В складе товар всякий.