— Я мог бы отвезти вас домой… У меня машина.

— Бог ты мой, какая роскошь! Свое авто! Ну что ж, если вы не шутите… А то в городе такая погода, что хороший хозяин и собаку на улицу не пустит.

Сумрачные улицы и переулки Нюрнберга были пустынны.

— Татьяна Владимировна, я хотел… — нерешительно начал Ребров.

— Ах, Денис — ведь вас, кажется, так зовут? — не стоит ничего говорить. Я все понимаю, но…

— Но почему два человека, молодых и свободных, не могут просто любить друг друга? — упрямо воскликнул Ребров. — Не понимаю! Почему всех это раздражает? Почему все хотят помешать? Лезут им в душу?

— Да все вы понимаете, мой дорогой, — вздохнула княгиня. — В том-то и дело, что вы оба не свободны. Вы скованы по рукам и ногам. Цепями неимоверной тяжести и крепости. Потому что за каждым из вас другой мир. И не просто другой, чужой, а — враждебный, с которым не может быть примирения.

— Господи, да мы русские люди!

— Русские. Да не те…

— И что же делать?

— Не знаю. Только Ирину мне безумно жаль, потому что поступит она, как и должно русской женщине.

— То есть?

— Пожертвует собой.

— Но почему она должна жертвовать собой? Зачем?

— Потому что она не может иначе. Доля наша такая, доля русских баб…

— И что она сделает с собой?

— Не знаю. Помните, как у Ивана Алексеевича Бунина в рассказе? Герой получает письмо. Это была ласковая, но твердая просьба не ждать ее больше, не пытаться искать, видеть… Бесполезно длить и увеличивать нашу муку… Это про нее, про Ирину. Она поступит именно так.

— Как?

— Принесет себя в жертву.

Бывшие служащие вишистской милиции, выполнявшие во время оккупации Франции задания гестапо, теперь примазывались к партизанам. Участие в наказании женщин, которые вступали в связь с немцами, казалось самым очевидным способом проявить свою лояльность новой власти. Наказать беззащитных женщин — значит войти в круг победителей. Остричь легкомысленную женщину наголо и выставить на поругание — означало зачислить себя в число борцов Сопротивления. А толпа с удовольствием наблюдает за издевательством.

Глава IX

Это был американец

Распрощавшись с Трубецкой, Ребров, подумав, решил вернуться в «Гранд-отель»: в конце концов, задачу наблюдать за происходящим и делать выводы никто не отменял. Припарковав машину, он вдруг ясно услышал два выстрела.

От громоздкого черного автомобиля, стоящего совсем недалеко от входа в отель, в сторону развалин бежал человек с пистолетом. На мгновение остановившись, человек обернулся и тут же пропал среди обрушенных стен…

Когда Ребров подбежал к машине, он увидел, что правая дверца распахнута, а шофер, сержант Советской армии, лежит головой на руле.

— Живой? — спросил Ребров, осторожно откидывая тело на спинку сиденья.

Сержант застонал.

— Кто стрелял? Кто это был?

— Американец, — еле слышно прошептал сержант. — Форма американская…

От отеля к автомобилю, рядом с которым стреляли, уже неслась американская военная полиция. Когда они подбежали, сержант был уже мертв.

— Американцы звонят, извиняются, — сказал Руденко, положив трубку телефона. Он обвел взглядом присутствующих. На утреннее совещание в кабинете Руденко, едва успевавшего отвечать на звонки, были приглашены Покровский, Зоря, Александров, Филин и Ребров, как непосредственный свидетель происшедшего.