Капитан Хаделин вышел последним. В дверях он остановился с открытым ртом, силясь найти в себе смелость заговорить или просто подыскивая слова, потом повернулся и выскочил из комнаты, оставив нас в темноте.

– Здесь где-то была свеча, – пробормотала Бургундофара. Я слышал, как она шарит впотьмах.

Через мгновение я также увидел ее, завернувшуюся в одеяло, над маленьким столиком, стоявшим возле порушенной кровати. Свет, разогнавший тьму в хижине больного старика, вернулся снова, и она, обнаружив перед собой собственную тень, обернулась, увидела его и с визгом метнулась вслед за остальными.

Бежать за ней показалось мне бесполезным занятием. Я заставил как мог дверной проем стульями и обломками двери и при свете, перемещавшемся вместе с моим взглядом, постелил на пол порванный матрац, чтобы мы с недавним мертвецом могли отдохнуть.

Я сказал: отдохнуть, не поспать, потому что, по-моему, ни один из нас не спал, хотя пару раз мне удавалось забыться в полудреме; но, размыкая веки, я неизменно слышал, как мой сосед бродит по комнате, странствуя за пределами этих четырех стен. Однако стоило мне закрыть глаза, я точно взмывал взором вверх, за потолок, где сияла моя звезда. Сам потолок становился прозрачным словно кисея, и я видел, как моя звезда, все еще бесконечно далекая, неуклонно мчится в нашем направлении. Наконец я встал, раскрыл ставни и взглянул из окна на небо.

Ночь была ясная и холодная; каждая звезда казалась драгоценным камнем. Я понял, что знаю, где маячит моя звезда, так же как серые морские гуси всегда знают, где им приземлиться, хоть мы и слышим их крики за целую лигу тумана. Или, точнее, я знал, где должна быть моя звезда; но когда я смотрел туда, то видел лишь беспросветную тьму. Звезды были щедро рассыпаны по всему небу, словно алмазы по черному плащу мастера; и каждая звезда, возможно, принадлежала какому-нибудь неразумному посланцу, такому же одинокому и растерянному, как я. Но ни одну из них я не признал своей. Моя была где-то там, я твердо верил в это, но тщетно стремился разглядеть ее.

В хрониках, подобных моей, автор обычно придерживается хода событий; однако многие события попросту не имеют хода, происходя мгновенно, без всякого развития: ничто не предвещает его, и вдруг – оно уже свершилось. Так случилось и на этот раз. Представь себе, читатель, человека, стоящего перед зеркалом; камень разбивает зеркало, и вот оно разлетается вдребезги.

И человек вдруг осознает, что он – это он сам, а не отражение, которым он считал себя миг назад.

Со мной произошло нечто сходное. Я считал себя звездой, маяком на рубеже Йесода и Брии, летящим во мраке ночи. И вдруг эта уверенность куда-то исчезла, и я снова ощутил себя простым человеком: стоял, опершись руками на подоконник, обливался холодным потом и дрожал, прислушиваясь к шагам того, кто побывал среди мертвых.

Городок Ос лежал во мраке, зеленая Луна только что села за темные холмы позади черной ленты Гьолла. Я смотрел туда, где стоял со своими зрителями Церикс, и при тусклом освещении мне время от времени казалось, что я по-прежнему вижу их силуэты. Повинуясь необъяснимому порыву, я вернулся в комнату, оделся и выпрыгнул из окна прямо на грязную улицу.

Ударившись о землю неожиданно сильно, я испугался, что сломал лодыжку. На корабле я был легким, как пушок на эмбрионе, и, вероятно, несколько переоценивал возможности, вернувшиеся ко мне вместе с исцеленной ногой. Я понял, что на Урсе мне придется учиться прыгать заново.

Набежавшие тучи закрыли звезды, и мне пришлось на ощупь искать то, что я недавно разглядел сверху; и все же я не ошибся. В медный подсвечник был воткнут огарок свечи, который не признала бы ни одна пчела.