С нетерпением хотел я пойти гулять, но не смел и не желал ни с кем встретиться, а потому и сидел до тех пор, пока не стемнело, и тогда только отправился бродить, сам не зная куда.

Проходя возле игорного дома, я миновал его, и не без труда. Но потом не мог не воротиться и не зайти. Тут я проиграл все до последнего шиллинга. Я утешал себя тем, что по ходу игры нельзя было и думать о выигрыше, а что если бы у меня были еще деньги, то, наверно, я с ними бы выиграл.

Я отправился домой и лег, но не для того, чтобы спать; напротив, я стал припоминать себе прошлое и вспомнил, как меня все ласкали, когда считали за богатого. Для чего мне теперь послужат деньги, которые я имею? Они мне совсем не нужны, совсем бесполезны. Я решился или наиграть себе большое состояние, или проиграть остальное.

На следующее утро я достал и взял с собой весь оставшийся у меня капитал. Я не сообщил моих намерений Тимофею и очень берегся говорить с ним. Хотя он и обижался моим поведением, но я не говорил с ним, потому что боялся его советов и противоречий.

В вечеру я опять явился в игорный дом и сначала было выиграл втрое более, нежели с чем пришел, но потом опять все спустил и остался с пустым карманом. Я был совершенно хладнокровен к своему проигрышу, но ужасно горячился во время перемены счастья.

На другой день я пошел к аферисту и объявил мое желание продать дом, потому что я решился попробовать мое счастье в игре до конца. Человек этот обещал мне найти сейчас же покупателя, а между тем я просил его одолжить мне денег вперед, на что он согласился и давал мне до тех пор, пока не выдал половину суммы от цены дома. Наконец он сказал мне, что нашел покупателя (самого себя, я думаю) за две трети против настоящий цены, и я не задумался, решившись сделать себе состояние игрою или быть нищим. Я подписал условие продажи за полторы тысячи фунтов, потом за час до обеда пришел домой или в дом, которого уже не мог назвать своим. Я позвал Тимофея, дал ему пятьдесят фунтов, чтобы заплатил все мои долги, и ему оставил сверх того около пятнадцати фунтов. И только что я сел за мой одинокий обед, как вдруг услышал спор в передней.

— Что это, Тимофей? — вскричал я сердито, потому что был тогда очень расстроен.

— Это плут Эммануил, сэр; он хочет войти сюда.

— Да-с, это я, я хочу войти, — говорил израильтянин.

— Впусти его, Тимофей, — ответил я, и Эммануил вошел. — Что тебе надобно? — сказал я с презрением, смотря на это согнутое существо, державшее за спиной руку.

— Я торопился, мистер Ньюланд; я пришел вам сказать, что деньги сделались очень редки и что я соглашаюсь взять тысячу сто ливров за тысячу, которые вам давал Вы слишком честны, чтобы не помочь такому бедному, старому человеку в несчастии.

— Лучше скажите, Эммануил, что вы узнали, что у меня нет десяти тысяч годового дохода, и что вы боитесь не получить деньги.

— Мне потерять мои деньги, потерять тысячу фунтов!.. Но не сказали ли вы сами, что вы мне заплатите деньги и дадите сто фунтов за труды?

— Да, но ты отказался тогда их получить. А потому и должен теперь ждать, пока я не вступлю во владение моим имением, и тогда уже получишь полторы тысячи фунтов.

— Ваше имение!.. Да у вас нет его…

— Может быть, это и правда. Но помни, Эммануил, что я никогда не говорил и не уверял тебя, что владею каким-нибудь имением.

— Одно еще слово, мистер Ньюланд. Заплатите мои деньги или отправляйтесь в тюрьму!

— Ты не имеешь никакого права посадить меня в тюрьму по одному частному уговору.