Так как мне оставался еще час до отъезда дилижанса, то я стал говорить с ним и рассказал несчастное положение, в котором теперь находился, и мое намерение расстаться со столицей.
Тимофей согласился с этим.
— Все это время я вас видел таким печальным, что сам не мог ни есть, ни спать. Право, Иафет, я всегда плакал, лежа в постели, потому что мое счастье совершенно зависит от вашего. Ступайте куда хотите, и я всюду за вами последую, всегда буду вам служить; и пока буду видеть вас счастливым, то ни о чем другом не буду заботиться.
Слова Тимофея чуть-чуть не заставили меня ему все высказать, но я как-то удержался.
— Любезный Тимофей, в этой жизни все так превратно; мы то смеемся, то плачем. Ты спас мне жизнь, и я никогда этого не забуду, где бы я ни был.
— Нет, — ответил Тимофей, — вряд ли вы забудете того, который почти и одного часу не проводил без вас.
— Правда, Тимофей, но обстоятельства могут нас разлучить когда-нибудь.
— Не могу себе и представить таких обстоятельств, как бы они дурны не были, и мы, кажется, до этого никогда не дойдем. У вас есть деньги и дом, и если нужно выехать отсюда, то вы можете ваш дом отдавать внаем, и таким образом доходы ваши увеличатся, а с ними можно будет разъезжать по белу свету и отыскивать вашего отца.
Я был в ужасном положении от его слов, потому что чувствовал и понимал, чего стоила его преданность и верность мне.
— Но мы можем попасть в такое состояние, которое было, когда мы оставили дом Кофагуса, — сказал я.
— Пускай себе придет, сэр, и тогда я буду вам еще более полезен, нежели теперь, в моей лакейской должности.
— Да, Тимофей, — сказал я ему тихим голосом. — Дай Бог, чтобы все шло хорошо.
— Все идет хорошо; одно только худо, что вы слишком горюете о том, что люди не так к вам привязаны с тех пор, как узнали, что вы не богаты.
— Правда твоя, Тимофей, но помни, что если Мастертон спросит у тебя обо мне, когда я уеду в Ричмонд, то скажи ему, что я все сполна уплатил плуту Эммануилу и не должен ему более.
— Хорошо, сэр, я скажу ему, если он спросит, но он редко говорит со мной.
— Постарайся. Тим, также сказать ему, что я заплатил все мои долги
— Можно подумать по вашим словам, что вы едете в Индию, а не в Ричмонд.
— Нет, Тимофей, мне предлагали место в Индии, но я отказался. В последнее время я был не слишком в хороших отношениях с господином Мастертоном и желал только его уверить, что у меня нет более долгов. Ты знаешь, что у нас было с Эммануилом, и как он согласился уже взять пятьсот фунтов, но я ему заплатил тысячу. Я хотел бы, чтобы Мастертон и это знал; он тогда был бы более доволен мною.
— Не бойтесь, сэр, я расскажу всю историю вашу с Эммануилом с самыми обстоятельными прикрасами.
— Нет, Тимофей, говори только одну правду. Бог да благословит тебя.
Но чувства мои взяли верх, и я, положив голову ему на плечо, невольно заплакал.
— Да в чем же дело? Чего вы хотите, Иафет? Скажите, пожалуйста, что с вами?
— Ничего, Тимофей, — сказал я, опомнившись, — с некоторого времени, ты знаешь, горесть привела меня в такое состояние, и мне грустно уже и на несколько дней расстаться с моим единственным другом.
— О, дорогой мой Иафет, продайте этот дом и все, что там есть, и уедемте отсюда преспокойно.
— Я думаю, что это так и будет. Но прощай, Тимофей.
Наемная коляска ждала меня у подъезда. Тимофей положил мой чемодан и шкатулку. Я горько заплакал. Быть может, меня станут презирать, что я так ужасно оставляю своего друга и слугу, но я действовал более по расчетам, нежели по влечению чувств. |