Читателю уже известно, что Тимофей обещал написать Мастертону, если найдет меня. Он просил на это моего позволения, и я согласился, но с условием, чтобы ничего более не говорил, как только, что нашел меня и что я счастлив. Тимофей в точности исполнил это и написал Мастертону, не означая места моего жительства. Итак, предположения Тимофея казались мне очень вероятными.

— Но что вы хотите делать, Иафет?

— Что делать? — ответил я с удивлением. — Сейчас ехать в назначенное по объявлению место.

— И в этом платье, Иафет?

— Да, я думаю, потому что некогда заказывать другое.

И в минуту все мои заботы о туалете возобновились вместе с честолюбием.

— Я надеюсь, что теперь вы найдете вашего отца, и этого я только и желаю.

— Я в этом уверен, Тимофей, и очень уверен. Беги же поскорее, возьми для меня место в дилижансе.

— Но вы, я думаю, не уедете, не повидав Кофагуса, его жену и мисс Темпль? — сказал он, делая ударение на последнем слове.

— Конечно, нет, — ответил я краснея, — но дай мне газету, я сейчас пойду к ним.

Я взял лист и поспешил к Кофагусам. Сам Кофагус по обыкновению читал, сдергивая беспрестанно очки и утирая губы от вкусной еды, обе дамы сидели за работой.

— Что с тобой, друг Иафет? — сказал Кофагус, когда я вбежал в комнату с восторженным видом.

— Прочитайте это, — сказал я ему.

— Гм… плохие новости, Иафет… ты расстанешься с нами, пойдешь в свет… и так далее, — сказал Кофагус, показывая газету жене.

Между тем я замечал за Сусанной; она приметно переменилась в лице, когда Кофагус сказал о моем отъезде, но потом сейчас же постаралась казаться спокойной, и госпожа Кофагус, прочитав газету, передала ее Сусанне.

— Поздравляю тебя, — сказала госпожа Кофагус. — Надеюсь, ты найдешь в нем человека, достойного уважения. Когда ты едешь?

— Сейчас, — ответил я.

— Я не могу обвинять тебя; узы родства священны. Но, я думаю, ты скоро к нам возвратишься?

— Да-да… видеть отца… пожать ему руку… гм… опять возвратиться… остаться жить здесь… и так далее.

— Но, может быть, я не в состоянии буду собою располагать. Если отец мне велит с ним остаться, то нельзя же его ослушаться; не правда ли? Но я вам напишу обо всем, и вы тогда увидите, что от меня зависит. Тимофей, я думаю, останется в… — я не мог произнести слова «лавка», гордость не позволила мне его окончить.

Сусанна в первый раз посмотрела на меня серьезно, но ничего не сказала. Кофагус с женой вышли из комнаты, говоря, что на дорогу надобно мне приготовить белье. Теперь мне представился самый удобный случай к объяснению, и я начал:

— Сусанна, — сказал я, — вы, кажется, не радуетесь моему счастью.

— Иафет, я принимаю радостно все, что клонится к твоему благополучию, но я не уверена, благополучие ли эта находка, и думаю, что она опять возвратит тебя к прошедшим ошибкам. Я уже теперь замечаю, как тебя волнуют новые честолюбивые планы.

— Если я виноват, Сусанна, то простите меня. Вы знаете, что постоянным занятием в жизни моей, главной потребностью ее было отыскать отца, и теперь, когда надежды мои исполнились, покажется ли вам странным, что я спешу броситься в его объятия?

— Да, Иафет, привязанность к отцу похвальна. Но спроси свое сердце, одно ли это причиной твоей радости? Не надеялся ли ты найти отца своего богатым и знатным? Не желаешь ли опять явиться в свет, от которого ты отказался? Не чувствуешь ли уже презрения к твоим честным занятиям? И не хочешь ли ты оставить это платье и самих людей, которые тебя призрели в несчастии? Спроси, Иафет, собственное сердце и отвечай.