— Теперь можете ехать, куда хотите, — думал я, считая себя в совершенной безопасности.

Пять дней спустя после отъезда Эскура я прохаживался рука об руку с майором, который обедал у меня регулярно пять раз в неделю. Подходя к Пиацце мы заметили карету лорда Виндермира, которая прежде, нежели мы успели остановиться, подъехала возле нас к самому тротуару.

— Майор, — сказал лорд Виндермир, — извините, что я разлучу вас с мистером Ньюландом. Мне нужно с ним поговорить наедине. Не угодно ли вам сесть в мою карету? — сказал он, обращаясь ко мне.

Готовясь всегда к подобной встрече, я не потерял присутствия духа, вежливо сделал ему самое модное приветствие и, сказав: «Очень охотно, милорд», — сел в карету.

— Живей домой! — крикнул милорд в окно человеку, запиравшему за мной дверцы.

Карета покатилась. Мы молчали всю дорогу. Приехав домой, он пригласил меня в зал, в котором я с ним прежде обедал, и, пройдя по комнате раза два, он наконец сказал мне:

— Ньюланд, или кто бы вы ни были, я вижу, что вы считаете достаточным средством вашей безопасности тайну, которую вы знаете. Нет нужды мне говорить вам о вашем поступке; я не знаю, кто и что вы, но безо всякого сомнения, — говорил он, краснея от гнева, — вы не имеете никакого права на звание честного человека.

— Вы, вероятно, милорд, скажете мне причины такого мнения? — ответил я очень хладнокровно.

— Во-первых, вы распечатали письмо, адресованное другому.

— Милорд, я распечатал письмо, которое мне принесли, с заглавными литерами моей фамилии, думая, что оно мне адресовано.

— Положим. Но, прочитав, вы могли видеть, что оно не вам было писано.

— Ваша правда, милорд.

— И, несмотря на это, вы взяли у моего стряпчего бумаги, обманув его именем другого.

— Все это так. Но позвольте вас уверить, что я никогда бы этого не сделал, если бы к этому не побудил меня сон. Он заставил меня взять эти бумаги.

— Сон!.. Какое вздорное извинение!.. И потом, вы сломали чужую печать, и…

— Позвольте прервать вас, милорд. Я не только не ломал печати, но даже не хотел и читать ваших бумаг. Вы, вероятно, помните еще, что вы сами распечатали и приказали мне настойчиво, чтобы я их прочел.

— Да, сударь; но я не знал, что вы носите чужое имя.

— Я не имел никогда другого, и если оно неправильно, то не моя вина.

— Правда, что все, о чем теперь я вам говорил, не заслуживает еще строгого наказания, но за принятие на себя чужого имени вас…

— Я никогда не назывался чужим именем, милорд.

— Как! Вы подложным именем моего племянника выманили у меня деньги, но этим вы не много выиграли, а напротив, попались в мою власть.

— Милорд, я никогда не просил у вас денег, вы сами положили их на мое имя. Спрашиваю вас: если вы сами ошибались, то за что же закон будет меня наказывать?

— Жаль, мистер Ньюланд, очень жаль, что такой молодой человек, и притом с такой наружностью, как вы, предался такому пороку. Признаюсь, когда я принял вас за своего племянника, сердце мое радовалось; но с тех пор, как узнал ваши обманы, мне незачем веселиться.