— Мы живем над кошачьим борделем, — объявила она.

На моих губах заиграла улыбка. Какое облегчение!

— Теперь понятно, почему дом сдают так дешево, — сказала я.

Смех Эмми постепенно замер, ее внимание привлекло что-то еще.

— Смотри! — худая рука ткнула в небо у меня за спиной.

Полнолуние. Нет, суперлуние. Так это называется. Желтая луна, совсем близко — словно вот-вот упадет на нас. Она сводит с ума людей. От нее шалеют коты.

— Можно закрыть дыру шлакоблоком, — предложила я. — Тогда животные не пролезут.

— Точно.

Ничего мы, конечно, не закрыли.

Эмми нравились коты. Ей нравились старые деревянные дома с креслом-качалкой на крыльце; еще: водка, метание дротиков в процессе употребления водки и судьба.

В последнем Эмми была большим специалистом.

Потому она точно знала, что совместный переезд сюда — решение правильное; никаких сомнений, никаких раздумий. Судьба вновь свела нас вместе, через восемь лет после нашей последней встречи мы с Эмми столкнулись в полутемном баре.

— Это знак, — возвестила Эмми.

Поскольку я была пьяна, заявление прозвучало логично, мои несвязные мысли переплелись с ее мыслями, нейронные цепи замкнулись.

Коты, видимо, тоже знак — только чего? Еще: суперлуние, мерцание светлячков в унисон со смехом Эмми и густой влажный воздух вокруг.

С тех пор при любом шуме, при любом моем вскакивании с потертого коричневого дивана или со стула у пластикового кухонного стола Эмми лишь пожимала плечами:

— Просто коты, Лия.

И все же неделями мне снились живущие под нами страшные создания. Выходя из дома, я перемахивала ступеньки одним большим прыжком, как ребенок. Воображала тварей, которые свиваются клубком или припадают к земле, только желтые глаза горят во тьме. Змеи. Еноты. Бешеные бродячие псы.

Вчера, к примеру, один из коллег-учителей обронил, что к его дому забрел медведь. Небрежно так: медведь забрел во двор. Словно речь шла о сущей ерунде — граффити на мосту или перегоревшем фонаре на улице. Подумаешь, медведь.

— Не любите медведей, мисс Стивенс? — улыбнулся коллега во все тридцать два зуба.

Он был немолод и дрябл, преподавал историю и предпочитал ее настоящему времени, носил тугое обручальное кольцо, кожа вокруг которого протестующе пучилась.

— Кто же их любит? — заметила я, пытаясь обойти историка, но тот застыл посреди коридора.

— Когда переезжаешь в медвежий край, медведей следует полюбить. — Голос коллеги звучал слишком громко. — Здесь их дом, а вы его захватчики. Где же медведям жить?

…Залаяла соседская собака, и я уставилась в щель между занавесками, стала ждать рассвета.

В подобные мгновения, несмотря на все мои надежды — лоно природы, очарование деревянных хижин с креслами-качалками, возможность начать сначала, — я жутко тосковала по городу. Жаждала его, как бодрящего глотка кофе поутру, как азарта от погони за сенсацией, как восторга от своего имени в печати.

Летом, сразу после переезда, случались периоды долгого покоя, когда череда дней приветствовала меня блаженным отсутствием мыслей. Утром я открывала глаза, наливала кофе, сходила вниз по деревянным ступеням и ощущала удивительную близость с землей, с мощной стихией, о которой раньше и не подозревала: ступни мои прорастали в почву, травинки стелились между пальцами, природа принимала меня, вбирала в себя.

Однако затем покой уступал место пустоте, и в теле начиналось некое волнение — будто оживала мышечная память.

Порой я мечтала: вот бы какой-нибудь гнусный вирус уничтожил интернет на всей планете, начисто стер о нас все данные.