«Пожалуйста, заберите Ваши письма, они тяготят меня теперь, когда мы стали несовместимы. Не знаю, что это взбрело Вам в голову так зачесать Ваш вихор — вы стали похожи на приказчика.

Отныне мы чужие».

Гонимый унижением и отчаянием, Пим поспешил обратно в школу и в ту же ночь написал всем своим мамашам — действующим и отставным, чьи фамилии и адреса у него сохранились.

«Дорогая Топси, Черри, милая миссис Огилви, Мейбл, милая Вайолет, меня нещадно истязают за стихи, которые я пишу, и мне очень плохо. Пожалуйста, заберите меня из этого страшного места!»

Но, когда они откликнулись на этот призыв, готовность, с которой они обратили на него свою любовь, его возмутила, и он выкинул все их письма, едва прочтя их. А когда одна из этих мамаш, самая добросердечная, побросав свои дела, проделала дорогостоящий путь в сотню миль, чтобы заказать ему в «Перышке» мясное ассорти на вертеле, Пим отвечал на ее расспросы вежливо-отчужденно: «Да, благодарю вас, школа первоклассная, все прекрасно. А как вы поживаете?» — и проводил ее на вокзал на час раньше срока, чтобы успеть еще перекинуться мячом с товарищами.

«Дорогая Белинда, — писал он своей поэтично-размашистой скорописью. — Большое спасибо за Ваше письмо, где Вы пишете мне о том, как неуравновешенна порой бывает Джем. Я знаю, как ранимы девушки ее возраста и каким изменениям подвержены, так что я не в обиде. Наша команда выиграла юношеское первенство, произведя в некотором роде сенсацию. Мне часто вспоминаются Ваши прекрасные глаза.

Магнус».

«Дорогой отец, — это письмо было написано почерком грубовато-эдвардианским, в подражание Сефтону Бойду, — я тут развлекаюсь напропалую, что очень здорово и интересно, но цены в здешней кондитерской взлетели, и я подумал, не мог бы ты прислать мне еще фунтов пять, чтобы я мог поправить свои дела?»

К его удивлению, Рик ничего ему не прислал, зато, спустившись с недосягаемых высот, явился собственной персоной, привезя с собой не деньги, а любовь, что Пиму как раз и было нужно от него в первую очередь.

Это был первый приезд Рика. Раньше Пим не разрешал ему приезжать, объясняя это тем, что наезды столь знаменитых родителей в школе считаются дурным тоном. И Рик с необычной покорностью смирился с этим запрещением. Теперь же с не меньшей покорностью он прибыл — элегантный, ласковый и странно тихий. Появиться на территории школы он не рискнул — послал письмо, написанное от руки, в котором предлагал встретиться на дороге, ведущей к аббатству Фарлей, что на взморье. Когда Пим прикатил, как ему было велено, на велосипеде в условленное место, ожидая увидеть там «бентли» и добрую половину «придворных», из-за поворота вдруг выехал Рик, тоже на велосипеде, фальшиво мурча «Под сводами», но с улыбкой, такой широкой, что Пим заметил ее еще издали. В багажной корзине велосипеда он привез излюбленные обоими деликатесы для пикника: бутылку шипучего лимонада для Пима, шампанское для себя и футбольный мяч, знакомый Пиму с самого детства. Они катались на велосипедах по прибрежной песчаной кромке и швыряли в воду камешки так, чтобы те прыгали по волнам. Они валялись в дюнах, уплетая гусиную печенку на хрустящих ржаных хлебцах. Они гуляли по поселку и обсуждали, не стоит ли Рику скупить его на корню. Они осмотрели церковь и дали клятву не забывать того, о чем молились. Они пуляли в обвалившиеся ворота и гоняли мяч до изнеможения. Они целовали друг друга, плакали и обнимались крепко-крепко, обещая друг другу вечную дружбу и велосипедные прогулки по воскресеньям, даже когда Пим станет лордом, главным судьей и женится и народит отцу внучат.

— Что, мистер Кадлав вышел в тираж? — спросил Пим.

Рик вопрос расслышал, но ответил не сразу.