Изменить размер шрифта - +
Они договорились о том, что разговорный немецкий Пима Аксель возьмет на себя и не успокоится, пока не доведет его до совершенства. Таким образом, за этот день и вечер Пим заменил Акселю ноги и стал для него товарищем в его занятиях, и хотя поначалу так и мыслилось, его учеником, потому что в течение нескольких последовавших затем месяцев Аксель открывал для него немецкую литературу. Если знаний у Акселя было больше, чем у Пима, то любопытства никак не меньше, а энергия была столь же неуемна. Может быть, воскрешая культуру своей родины для этого новичка, он и сам учился прощать родине ее недавнее прошлое.

Что же до Пима, то наконец-то взгляду его приоткрылись сияющие дали, о которых он грезил так давно. Несмотря на весь его шумный энтузиазм, немецкая литература его не слишком привлекала — как тогда, так и позже. Будь на ее месте китайская, польская или индийская, для него особой разницы бы не было. Важно было то, что изучение этой литературы давало ему возможность ощутить себя джентльменом. И за это Пим был этой литературе бесконечно благодарен.

Денно и нощно побуждая Пима не отставать от Акселя в его интеллектуальных странствиях, немецкая литература давала ему богатства знаний, которые, по словам Липси, у него никто уже не мог отнять и с которыми он мог отправляться куда угодно — куда бы ни забросила его жизнь. И Липси была права, потому что, отправляясь на склад в Остринг, куда герр Оллингер устроил его ночным сторожем в помощь другу-филантропу, он не шел пешком и не ехал на трамвае, а ехал в карете вместе с Моцартом на его пути в Прагу. Моя слонов в цирке, он делил унижения с «Солдатами» Ленца, сидя в буфете третьего разряда и кидая томные взгляды на Элизабет. Он воображал себя гетевским Вертером, размышляющим, какой костюм ему выбрать, кончая жизнь самоубийством, а обдумывая свои поражения и перспективы на будущее, он мог сравнить свое «Werdegang» с годами ученичества Вильгельма Мейстера и даже планировать великий автобиографический роман, прочтя который мир узнает, какая разница между чутким и полным благородных устремлений автором романа и отцом его Риком.

Да, Джек, другие семена, разумеется, тоже там были: бешеное увлечение Гегелем, неожиданное открытие Маркса и Энгельса, теория коммунизма, с которой, как выразился Аксель, действительно началось новое летосчисление. «Если судить христианство по тем несчастьям, что оно принесло человечеству, кто бы тогда оставался христианином? Мы не приемлем предрассудков, сэр Магнус. Мы верим всему, что читаем в книгах, и только потом отвергаем это. Если Гитлер до такой степени ненавидел этих молодцов, значит, они не могут быть совершенным злом, так я думаю». Началась эра Руссо, революционных теорий, «Капитала» и «Анти-Дюринга», и несколько недель мир наш вращался вокруг этого солнца, хотя могу поклясться, что к окончательным выводам мы так и не пришли. И я очень сомневаюсь, чтобы уроки Акселя имели для Пима какую-либо ценность, кроме радостного осознания, что Аксель его учит. Важно было, что с момента, когда он пробуждался, и до следующего рассвета, то есть когда они опять ложились в постели по обе стороны черного радиатора и засыпали, довольные, по выражению Акселя, как Бог во Франции, интеллект Пима продолжал свою работу.

— Аксель получил Орден Пушечного Мяса, — гордо однажды объявил Пим фрау Оллингер, нарезая хлеб для семейного обеда.

Фрау Оллингер издала возмущенное восклицание:

— Магнус, что за чепуху вы несете?

— Но это правда! Так на жаргоне немцы называют медаль, которую они получали за участие в русской кампании. Он пошел из гимназии добровольцем. Отец мог устроить его в безопасное место во Франции или Бельгии, где он как-то перебился бы. Но Аксель на это не пошел. Он хотел геройствовать, как его школьные товарищи.

Фрау Оллингер не выразила удовольствия.

— Тогда лучше помалкивать о том, где он воевал, — строго сказала она.

Быстрый переход