— Какие потрясающие молодцы! — воскликнула миссис Мембэри с великим удовлетворением, подливая Бразерхуду в бокал домашнего вина из бузины. — Ах, до чего же это предусмотрительно и разумно. Вот уж никогда не предполагала, что у военного ведомства хватит хотя бы ума на такое. А ты, Гаррисон? Отнюдь не глухие, — пояснила она Бразерхуду, а они ждали, когда она уйдет. — Просто тугодумы. Верно, милый?

Гаррисон Мембэри только что вернулся с ручья, протекавшего в конце сада, где он срезал тростник. Он еще был в болотных сапогах. Крупный, слегка прихрамывающий на левую ногу, но с розовыми щеками и шелковистой седой гривой, он и в семьдесят лет напоминал мальчишку. Он сидел в дальнем конце стола, запивая домашний пирог чаем из большущей глиняной кружки с надписью «Бабуля». На взгляд Бразерхуда, двигался он вдвое медленнее жены и говорил вдвое тише.

— Ну, не знаю, — произнес он, когда все уже забыли, какой вопрос был задан. — Немало умных парней было там на разных местах. То тут, то там попадались.

— Вы его спросите про рыбу — получите куда быстрее ответ, — сказала миссис Мембэри, ринувшись в угол комнаты и вытаскивая из-под собрания сочинений Ивлина Во несколько альбомов. — Как поживает форель, Гаррисон?

— О, она в полном порядке, — осклабясь, произнес Мембэри.

— Нам, знаете ли, не разрешается их есть. Это можно только щуке. Вам не интересно посмотреть мои фото? Я хочу спросить — это будет иллюстрированное издание? Не надо, не говорите. Это удваивает стоимость. Так было написано в «Обсервере». Картинки удваивают стоимость книги. Но я, право, считаю, что они делают ее и более привлекательной. Особенно биографии. Мне вовсе неинтересно читать биографию, если я не могу видеть людей, о которых пишут. Вот Гаррисон — он может такие читать. Он берет все мозгами. А я глазами. А вы как?

— Я с вами согласен, — сказал Бразерхуд с улыбкой, продолжая изображать из себя высокую особу.

Поселок находился на окраине Бата и состоял из домов полугородского типа в Георгианском стиле — здесь нашли себе пристанище английские католики определенного общественного положения. Коттедж стоял в конце поселка, обращенном к полям, — это был крошечный особнячок из песчаника с узким садиком, круто спускающимся к реке, и сидели они в креслах на колесиках в захламленной кухне среди грязной посуды и разных полурелигиозных мелочей: треснутой керамической плитки с изображением Девы Марии из Лурда; рассыпающегося креста из ситника, засунутого за кастрюлю; детского бумажного мобиля из ангелочков, вращающихся от тока воздуха; фотографии Рональда Нокса. Во время их беседы в кухню набились грязные внуки и стояли, уставясь на них, пока матери их не прогнали. Это был дом, где постоянно царил благостный беспорядок, время от времени пронизываемый легким страхом религиозной кары. Стлавшийся над Батом туман прорезало белесое утреннее солнце. Медленно капала из водосточных труб вода.

— Вы будете из ученых? — неожиданно спросил Мембэри с дальнего конца стола.

— Милый, я же говорила тебе. Он историк.

— Скорее, сэр, если быть честным, отставной солдат, — сказал Бразерхуд. — Мне посчастливилось получить эту работу. Я был бы сейчас уже списан в архив, если б мне это не подвернулось.

— Когда же она выйдет? — громовым голосом вопросила миссис Мембэри, словно все были глухие. — Мне нужно знать за несколько месяцев вперед, чтоб записаться у миссис Лэньон.